Пустота

Я сижу на мокром парапете крыши, свесив ноги вниз. Отсюда видно пол-Лондона. Люди внизу кажутся маленькими черными точками, блуждающими по старым улицам. Лондон всегда казался мне серым, тусклым городом, но сейчас особенно. Холодные капли дождя стекают по моим щекам, а затем падают с подбородка на потрепанные джинсы. Я нервно дергаю в руках платок, промокший до ниточки. Он давно уже не вытирает мои слезы, но я продолжаю настойчиво водить им по лицу.

Мой маленький мирок разлетелся на тысячу осколков, которые я судорожно пытаюсь собрать. Но целесообразного уже ничего не выходит. Осколки так и остаются осколками, а моя жизнь остается такой же никчемной и бесполезной. В общем-то, я тоже. Бывает время, когда меня все устраивает, но всегда настает момент, когда я срываюсь. Тогда вместо чувства полноценности появляется пустота. Эта пустота страшнее страха, страшнее одиночества и даже той жуткой неуверенности, преследующей меня попятам. Эта пустота — неизвестность. Я теряюсь в лабиринтах своей души и не знаю, что меня гложет, я не разбираю своих эмоций. Вместе с пустотой, рождается неизбежность. От нее все мое тело, до кончиков пальцев, пробирается ужасом, и я становлюсь узником своих чувств. Я не знаю выхода. После криков и истерик приходит депрессия, а после нее — усталость. Эта усталость всепоглощающе забирает все чувства и все мысли. Она высасывает жизнь, позволяя просто существовать. Мне этого хватает. Однако, через время, жизнь воскрешается во мне, пока снова водоворот эмоций и меланхоличных мыслей не сжигает ее, ничего не оставляя взамен.

Иногда мне кажется, что я нездорова. Возможно, мне бы следовало пойти к психологу, но открывать свои проблемы не хочется. Ни подруга, ни мама и даже врач не удостоятся моей откровенности. Все равно никто не сможет помочь. Только я сама должна разобраться в себе. Но почему-то, я каждый раз откладываю разговор с самой собой. Может, просто боюсь, а может я — мазохистка и мне нравится эта боль.

Я каждый день прихожу на эту крышу и думаю: «Что будет, если сделаю шаг вперед?». Моя нога соскальзывает с парапета, и я прихожу в себя, быстро отступая назад. В такие моменты меня начинает трясти, и я ухожу домой, пугаясь, что все-таки сделаю это. Сегодняшний день не исключение. Только я не думаю о своей смерти. Просто мысленно представляю, как умирают все остальные и, почему-то, мне становится легче.

Моя одежда вся промокла, но мне по-прежнему жарко. Голова трещит, кажется, будто мой мозг придавило бетонной стеной. После смерти моего брата прошел уже год, но мне даже хуже, чем когда я узнала о его гибели. Тогда я просто выбежала из дома и начала ходить, ходить, ходить, пока не осознала, что не знаю, где нахожусь. Теперь я — потерянная девочка, пытающаяся найти себя, скрыться от суматохи, потеряться. Но, куда бы меня ни занесло, — я чувствую себя чужой.

Машины тащатся одна за другой. Я поспешно вытираю слезы и прячу руки в карманах, когда слышу шарканье за спиной.

— Не бойся, — говорит кто-то.

— Не боюсь, — хриплю я, хмуро разглядывая переулки Лондона.

— Этот мир такой тухлый, — произносит парень, усаживаясь рядом со мной. Он начинает стучать ногами по каменной стене. Затем смотрит на меня и приподнимает брови, в ожидании ответа.

— Скорее до боли одинокий.

Парень улыбается и проводит руками по светло-русым волосам, немного обрызгивая меня каплями от дождя. Я лишь пожимаю плечами и продолжаю осматривать уже изученную местность.

— Я наблюдал за тобой, — спустя пару минут произносит незнакомец, — Вон оттуда!

Он указывает на небольшую кафешку на крыше здания, откуда прекрасно виден небоскреб, где мы сейчас находимся.

— Ты бываешь здесь каждый день. Сидишь, смотришь непонятно куда, иногда пытаешься сброситься, но пугаешься и отступаешь. Ты кажешься такой отчаянной. Меня кстати Мишей зовут.

Парень протягивает руку, но я лишь бросаю на нее взгляд и отворачиваюсь.

— Кэти.

— Кэти, — повторяет Миша, опустив руку, — у меня жаба была с таким именем.

Он хмыкает носом и опять начинает стучать по стене ногами.

— Зачем ты вообще пришел?! — рычу я, удивившись нахлынувшей ярости.

— Хочу умереть, — произносит парень, еле сдерживая улыбку.

— Ты не похож на самоубийцу.

— А как они должны выглядеть?

Я бросаю взгляд на Мишу и вздыхаю.

— Поникший взгляд, трясущиеся руки, опущенные кончики губ .

Парень поспешно пытается состроить печальную гримасу, что вызывает у меня дикий смех.

— Чего смеешься? Сама-то на самоубийцу не катишь.

— А я разве хочу умереть?

И тут я чувствую, как мое сердце сжимается в комочек. Да. Пожалуй, поэтому я и прихожу сюда который раз.

Миша встает и смотрит вниз.

— Давай сделаем это прямо сейчас! Вместе, что скажешь? Не так страшно.

Я поджимаю губы и неуверенно встаю, пытаясь держать равновесие. Больно же точно не будет, верно? Прыгнув с такой высоты, еще никто не выживал.

— Я не… не уверена, что…

— Кэти, — ласково шепчет мне Миша и берет за руку. — Вместе.

Он нежно касается моей щеки и вытирает слезу.

— Я обещаю, будет весело.

— Весело? Что ты несешь!

Меня охватил страх. Пришел конец моих мучений, но этого я хотела?

— На счет три. Раз, два…

— Стой! Стой! — кричу я, прыгая с парапета, — Я не могу.

— Тогда я сделаю это сам!

— Подожди.

Я хватаю Мишу за рукав, и он помогает мне подняться.

— На счет три, — на этот раз говорю я.

— Раз, — тихо шепчет парень, глядя мне в глаза, — два…

Я пытаюсь снова спрыгнуть с парапета, но Миша крепко накрепко сжимает мою руку и не дает вырваться.

— Три! — орет он, прыгая вниз. Я падаю следом за ним, выплескивая в него все ругательства, какие только слышала. Волосы развиваются на ветру, крик застревает в горле. Кажется, душа уже разбилась в лепешку, скоро и моя очередь. Мне так захотелось домой. К несчастным родителям, потерявших не только сына, но и дочь. Они потеряли меня так же, как когда-то я потеряла себя.

— Как ты?! — кричит Миша, схватив меня за руку.

— Пошел к чертям собачьим, — шепчу я. Шепчу от страха. Боже, что я наделала? Что он наделал? Я же не самоубийца. Я хочу жить…

В мгновение ока, я ощутила ненависть к себе, ненависть к своему поведению. Сколько боли пришлось пережить родителям, а я жалела только себя! Мне было легче винить весь мир в смерти брата, хотелось, чтобы всем было так же больно, как и мне. А сейчас… сейчас я убью не только себя, но и маму с отцом, которые навряд ли переживут еще одну смерть.

Неожиданно Миша прижимает меня к себе и шепчет на ухо:

— Не бойся, малышка, я не позволю тебе умереть.

Он что-то дергает, и наше падение резко снижает скорость. Парашют!

— Я же говорил, что будет весело!

— Гаденыш, — улыбаюсь я, прижимаясь от страха к груди Миши.

Он крепко держит меня даже тогда, когда под ногами чувствуется опора. Парашют медленно опускается на нас. Выкарабкавшись из него, я ползу по мокрому и грязному асфальту, а затем поднимаюсь на ноги и стряхиваю одежду. Вокруг меня и Миши собралась толпа людей, которая возбужденно следила за нашим падением, успев все заснять на камеру. Я стою, как вкопанная, одаренная поздравлениями и комплиментами. Мне удалось расслабиться лишь, когда почувствовала, что Миша стоит за моей спиной.

— Теперь не хочешь умирать? — тихо спрашивает он.

Я улыбаюсь и, повернувшись к нему лицом, крепко обнимаю. Миша обнимает меня в ответ, и мы заливаемся выразительным смехом, еще долго приходя в себя.