Первая сказка. О Шуте.

Двусия — двусторонний мир. Не хуже и не лучше трёхмерного — объёмного и бестолкового. Не такой, как плоский — шаблонный и бесцветный. В двустороннем мире у всего две стороны. Например, сторожевая башня на границе королевства. Она — твердыня и символ защищенности народа. С одной стороны. А с другой — всего-навсего чьё-то жилище, неудобное и плохо отапливаемое.

И со всеми вещами в Двусии так: обязательно у каждой второй смысл, непредсказуемый. Даже в плоском мире не всегда сразу можно правильное впечатление о предмете составить и дать ему верное название, а здесь ещё сложнее: нужно два впечатления составлять. Поэтому жители этого мира очень неторопливы. Перед тем, как на что-то ярлык клеить — любят сесть и обстоятельно обдумать, тот ли это ярлык и на какую сторону из двух его клеить надо. Ведь подписать нужную сторону не менее важно, чем дать ей правильное определение. Делать это нужно крайне неспешно, чтобы не допустить путаницу, которой в Двусии совсем не место. Это же не трёхмерность, где каждый предмет под новым углом зрения по-другому выглядит, и совершенно ни в чём нельзя быть уверенным.

Жил-был в этом неоднозначном двустороннем мире шут. Обычный шут, в трёхрогом колпаке с бубенцами. И делал он всё, что шутам полагается: смешил, паясничал и загадывал загадки. А когда от работы своей уставал, то переодевался скоморохом и отправлялся на центральную площадь. В толпе, никем не узнанный, он отводил душу: показывал пантомимы, пел баллады и раздавал детям конфеты. Один раз даже девушке цветок подарил. Девушка ему улыбнулась, и у шута целый день было хорошее настроение. Наверное, он был романтиком — этот Шут.

Когда он возвращался на работу — всё куда-то исчезало. Вместо пантомим получались гримасы, вместо сказок — страшные истории, а вместо песен — похабные частушки. Почему — неизвестно. Может быть, он не умел смешить по обязанности. Или костюм скомороха его вдохновлял по-особенному? Или его зрителям добрые шутки не нравились? Это ведь соблазн большой: сказать человеку то, что он ждёт, и улыбку в награду увидеть. А если человек только злым шуткам рад? С одной стороны, злая шутка — плохой поступок. А с другой стороны, человеку хорошо — значит, добрый. С поступками в Двусии ещё сложнее, чем с предметами. На поступке же не видно, какой стороной он к тебе повёрнут.

Со временем перестал Шут скоморохом выряжаться и добрые чудачества на площади чудачить. А на работе продолжал гримасничать, передразнивать и исполнять частушки, которые сам терпеть не мог. Но он был профессионалом: публику свою знал и рассмешить её мог в любом душевном состоянии. Даже не выспавшись и с похмелья. Вот так и жил в неоднозначном Двустороннем мире Шут. И это была его одна сторона.

А вторая его сторона была большой тайной. Это не сложно — сторону в тайне держать. Нужно просто ею ни к кому не поворачиваться и никому не показывать.

Секретом Шута была Всесильность. Это странно, шут — и всесилен. Ведь не король и не волшебник. Но вторую сторону не выбирают. Как и первую.

Эту свою сторону он не любил и стеснялся её поначалу. Недостойным казалось получить что-то просто потому, что всесилен. Шут перед профессионалами преклонялся и очень уважал людей, способных добиться результата вопреки обстоятельствам. Наверное оттого, что самому ему в жизни с преградами бороться не приходилось. Но не стоит забывать, что всесильность была стороной хоть и тщательно скрываемой, но вполне полноценной и действующей.

И очень результативно действующей. Пока находил себе шут утешение в творчестве — не сложно было всесильность сдерживать. Но как только вдохновение потерялось и сомнения появились, так ему всесильность меньше претить стала. Неразумно об этике заботиться, когда ты всё равно не знаешь, правильно живёшь или нет, нужен ли ты кому-то или только шутки твои. Которые и не твои-то вовсе. Потом Шут во вкус вошёл. Раз на работу не вышел — не ругается никто. Даже администратор премии не лишил. Пошутил неприлично про хорошего человека. Проглотили. Кто-то прихихикнул даже. Шут расплакался, отчаялся и одуматься захотел. Достал костюм скомороха, дырки от моли прикрыл цветными платками и на площадь пошёл. Да забыл по дороге всесильную сторону прятать. Отвык, бывает. Взобрался на сцену, шутить начал. А народ стоит и на всесильность пялится. Страшно народу и не до смеха.

Шут разозлился: как это такое возможно, чтобы ему, потомственному шуту в седьмом колене, — и зритель не радовался. Сорвался, возжелал страшного: заставить улыбаться всех насильно. И в злости, да в отчаянии разрешил себе могущество проявить. А всесильная сторона и рада. Ей сдерживаться и прятаться надоело.

Словом, когда посмотрел Шут на рук своих дело — возненавидел себя, от скомороха в себе отрёкся и перешёл на другую сторону. Нанял себе Десятника и Королю войну объявил.

Вы думаете о злости эта сказка? Нет, эта сказка о любви. Потому, что только от сильной любви к королеве можно войну государю объявить. А всесильность тут не при чём. Она же не бессмертие.