Сосед

Когда-то давно жил рядом со мной один необычный сосед. К своем большому стыду я на

какой то момент времени даже забыл его имя. Этот человек был из разряда тех соседей, с кем я

общался когда-то очень давно в свои юношеские годы, а затем только мельком: здоровался при

встрече и заводил какую-нибудь короткую перестрелку отвлеченными репликами пока мы ехали

вместе в лифте. Удивительная вещь происходит у тебя в голове, когда едешь в лифте с людьми, у

которых никогда не было и нет с тобой общих тем для разговора, но которых ты встречаешь почти

каждый день на протяжении 15 лет. Если я в этот короткий промежуток времени поездки не

бросить какую-нибудь реплику, хотя бы: “Ну и погодка сегодня, просто ужас”, то складывается

чувствую будто бы вы с ним заклятые враги и демонстративно не общаетесь, показывая

обоюдную ненависть. Вот такая же схема поведения у меня сложилась и с этим соседом за

долгие годы нашего взаимного не общения.

Евгений Озеров (вспомнил я имя) был одним из тех инвалидов, что ни разу с момента

своего рождения не познали радость ходьбы. Я помню, как он, будучи еще маленьким, сидел в

своей коляске возле детской игровой площадки и любовался на нас, лазающих словно обезьяны

на перекладинах раскрашенной в разные цвета лесенки. Вечно тощий как скелет Евгений носил к

тому же майку без рукавов с вышивкой NBA, оголявшей плечи с тонкими трубками костей

ключицы. Он катался с бабушкой по двору, маневрируя между припаркованными машинами

осенью уже в синем спортивном костюме адидас: штанах и ветровке. На шее крестик, лицо

бледное, а ноги подкошены в бок как две сухие ветки.

Моя память об этом человеке сохранилась как-то фрагментарно, без какой либо

целостности. Помню, отец у него был важный вояка, но погиб очень рано. Изредка мы видели

маленького Женю в отдающей золотом военной фуражке отца. Еще он носил очки и фенечку на

руке из бисера, которую ему сплела более взрослая девчонка из соседнего двора. Она частенько

приходила к нам проведывать младшую сестру. Во время музыкального бума и массового

распространения среди молодежи кассетных плееров, Евгений имел, пожалуй, самую большую

коллекцию аудиокассет и мог обменивать их практически на любую вещь и игрушку, что

пользовалась тогда популярностью. Валютой в те далекие дни были стикеры со спайдер меном

что вклеивали в коллекционный журнал и круглые картонные кэпсы мортал комбат на которые

все играли.

Чуть позже, с концом 90-х началом 2000-х, помню лишь его обшарпанные старые

кроссовки на все тех же ногах в уже изъеденных молью спортивных трико. Первые годы он таскал

с собой стопку учебников и книг, но когда умерла бабка, книги куда-то растворились. Однажды

морозным январским утром, собираясь в университет, я увидел Женю возле подъезда одетого

довольно легко для столь сурового зимнего месяца, ступни ног были почему-то в сандалях с

шерстяными носками под ними. " Да и хрен с ними. Все равно никакой пользы" — отвечал Евгений

на вопросительные взгляды соседей. Он частенько тогда маячил возле подъезда с какими-то

своими неформальского вида дружками, но все чаще один. Мы обменивались молчаливыми

взглядами вскользь пока я шел к остановке и смотрел на Евгения, погруженного в свои мысли, уже

с щетиной, переминающего пачку винстон в руке. Ему тогда стукнуло 25 лет.

Это, конечно же, далеко не все, что я помню о своем соседе, но именно в таком образе он

сохранился в моей голове до самого ноября 2011 года, до того момента пока в моей тихой и

более менее уютной квартире не прозвучал дверной звонок.

Начну с того, что стояла пора тяжелых и холодных дождей, которые заливали все улицы и

дворы напропалую, так что даже машинам в некоторых местах было сложно проехать. Что уж

говорить о человеке на инвалидной коляске. В такую погоду либо ты замурован в гробнице своей

квартиры, либо стоишь и смирно куришь под защитным куполом зонта возле подъезда, либо ты

все-таки, едешь без зонта (так как держать зонт и ехать одновременно на коляске невозможно) и

подвергаешь себя обстрелу шквала ледяной воды.

Сначала, по привычке смотря на уровне глаз, я видел лишь пустой подъезд и черное пятно

в самом низу оптического прицела дверного глазка. Чуть позже, когда кресло, откатилось назад я

уже смог разглядеть появившееся под шапкой бледное лицо своего соседа. Колеса его телеги

собрали все прилипшие листья и грязь, что были на тротуаре и он, сам вымокший до нитки,

предстал перед распахнувшейся дверью в подъезд.

— Здравствуй, соседушка, — поприветствовал он скрипящим голосом с такой интонацией, как

встречали меня сидящие в подземном переходе нищие, просящие милостыню. Бабка его умерла

уже давно, кроме какой-то там тети, навещавшей раз в месяц, у Евгения больше никого не

осталось.

— Слушай, помоги, соседушка, полку на кухне починить, а то обвалилась проклятая, прямо с

кастрюлями, на стол, — Женя сморкнулся и вытер сопливый нос рукавом болотно-зеленой куртки.

Разводы слизи блестели на грязной ткани и он закрыл их положив сверху вторую руку, — Я бы и рад

кастрюли убрать оттуда, да места в квартирке нет. Будут валяться греметь на проходе, заразы.

— Конечно помогу, о чем разговор. — Откликнулся я бодрым тоном, стараясь вместо

прорывавшегося во мне чувства жалости показать открытость и дружелюбие. Я одел теплую кофту

и стал зашнуровывать ботинки, поглядывая через открытую дверь на хмурый овал лица,

пытающийся надеть неестественную для него маску улыбки. Евгений снял мокрую шапку, и

волосы под ней были скомканы, засалены, кое-где топорщились. Пятидневная щетина также не

придавала ему вид здорового и довольного жизнью человека.

Раньше он мне больше нравился, выглядел как-то более живым, даже казалось что

радостным, а в последние годы словно что-то надломилось, потухло. В детстве Евгений постоянно

играл вместе со всеми ребятами во дворе. Помню как двое мальчишек, Дима с Никитой,

разгоняли его четырехколесный “болид” по дороге, соревновались наперегонки с девчонками,

едущими сзади на велосипедах и самокатах. Всем во дворе он нравился: добрый,

интеллигентный, учился хорошо. Даже, помню, тетя Нина с третьего подъезда ставила Женю в

пример всяким " хулиганистым" мальчишкам: “Какой хороший паренек растет” — говорила она, —

“профессором станет”.

Первое что запомнилось, когда я зашел к Евгению домой — это ужасная духота в квартире,

она ударила в нос прелым воздухом, только я переступил через порог. Пожалуй, именно она, а не

куча нагроможденного хлама из одежды и всякого, свисавшего со шкафов старья, создавала

ощущение клаустрофобии в тесной однокомнатной квартирке. В одном углу лежали порванные

боксерские перчатки и припертая стопкой журналов к стене железная раковина. Чуть дальше на

стене висели детские сани, поверх которых болтался на гвозде объемный пуховик, Евгений задел

его плечом по дороге на кухню. На пластиковой крышке бывшей стиральной машинки были

горшки с цветами, распустившими лианы отростков до самого пола. Дальше по коридору на

промежутке между дверями ванной и туалета меня встретил плакат-календарь 96-го года с

надписью “Малибу” с золотистым пляжем и катающейся на серфинге пышногрудой блондинкой.

Правый угол плаката был оторван.

Я добрался до кухни и первое что сделал — это открыл форточку и раздвинул шторы. Свет

окрасил эту часть квартиры, придав ей менее гнетущее впечатление. Ветер за окном шелестел не

до конца ещё опавшей листвой деревьев.

— Слушай, Жень, а может тебе помочь прибраться? Тут столько вещей ненужных совсем, да

и я себе тут что-нибудь найду для ремонта.

— Спасибо, не нужно. Но ты если что приглядел — бери, а то скоро отсюда все заберут, и

вещи и мебель, — Он крутился в кресле, снимая с себя верхнюю одежду.

— Ты что, куда-то переезжаешь?

— Да. А то засиделся тут уже на одном месте, — Евгений издал напряжённый стон и сотворил

в своем кресле акробатический этюд, в результате которого штаны слетели с его болтавшихся

нижних конечностей и были заменены на свежие сухие трико.

Пока я стучал молотком, отбивая от листа трухлявой доски ржавые шурупы, молоточки

кующие в моей голове идеи пытались конструировать новую тему для беседы, так как на

очевидно печальные из них говорить мне абсолютно не хотелось. Было очевидно, что переехать

Евгений мог, учитывая его материальное положение, только в квартиру похуже и из-за нужды.

Никто не станет по своей воле съезжать из нашего неплохого района. Неловкое обоюдное

молчание скрашивалось только ударами молотка и мыслями о том, что скоро можно будет

покинуть это удушающее место

— Кстати, почему ты именно ко мне обратился за помощью? Мы же никогда, насколько я

помню, близко не общались. Вот Витек со второго этажа или Юра — совсем другое дело. Только не

пойми неправильно, я всегда рад помочь, просто интересно.

Евгений задумался и, казалось, что прибыл в некоторое смятение от заданного мной

вопроса, что было довольно странным. Колеса кресла-каталки заскрипели и откатили его на два

метра назад.

— Вообще— то, я позвал тебя, чтобы кое-что показать. У меня есть одна проблемка, и, боюсь,

только ты можешь мне с ней помочь. — Он откатился еще дальше по коридору, развернулся и

уехал в свою комнату, жестом руки приглашая меня к себе.

***

— Видишь, тут такое дело. — Рядом с кроватью на журнальном столике лежал мятый листок

клетчатой тетради, исписанный с двух сторон. Мятый целлофановый пакет, состоящий из

нескольких вложенных друг в друга пакетов, я заметил чуть позже, — В общем, я хочу “того”, —

Евгений скривился, показывая жест удушья, — Хочу, чтобы ты помог мне.

— На что это ты намекаешь, черт возьми? — я воспринял сказанное как какой-то злой

розыгрыш, неудачную дурацкую шутку. Евгений следил за мной ожидающим взглядом, пока я

приближался к журнальному столику.

" Я, Евгений Николаевич Озеров, составил данное письмо как подтверждение моего

добровольного ухода из жизни. Оно заверяется моим почерком и личной подписью. В данном

трагическом событии прошу никого не винить кроме неблагоприятно сложившихся

обстоятельств". Дата, подпись.

Письмо на бумаге было похоже на какой-то юридический документ. Сухой и лаконичный

официальный текст. Не хватало только печати нотариуса, но, конечно же, не это всколыхнуло меня

изнутри (ты что с ума сошел?!).

— Что это за дурацкая шутка? Я требую объяснений! — Сама мысль о том, что меня могут

разыгрывать подобным жестоким образом, обескураживала.

— Эй, приятель, посмотри мне в глаза. Посмотри, посмотри. — Голос Евгения скрипел

озлобленно, но с какой-то усталой и апатичной злобой, словно рычание старого больного пса,

держащего в зубах кость. — Разве можно сказать по мне, что я склонен шутить подобным

образом? — Кожа под его глазами свисала коричневыми воспалениями, скулы стали отчетливо

видны, толстые темные брови напряглись, словно через силу показывая свою решительность.

Комок, находившийся на тот момент у меня в горле, перебрался к сердцу, коронарной

артерии, так мне казалось. Это все еще мог быть розыгрыш, но какой-то очень странный, да и

зачем? Глаза еще раз окинули скромное убранство комнаты. Она была вычищена везде в тех

местах, где можно было это сделать человеку, едва достающему из кресла даже до веревочки

торшера. Конечно же, шваброй были кое-как вымыты окна, но пыль на библиотечных полках

оставалась, и также был виден ее серый пласт на крышке телевизора. Под самим журнальным

столиком лежала стопка бумаг. Были видны края синих печатей на них (документы, чтобы проще

были их искать и не рыться в столах). Я предположил, что открыв шкаф сразу же наткнулся бы на

выглаженный дешевый костюм из секонд хенда, вельветовый пиджак и брюки " снятые с

покойников" как любят шутить о подобных лавочках подержанной одежды.

Мой взгляд вновь обратил внимание на целлофановый пакет с прикрепленной удавкой к

нему. (Я уже догадался о назначении этой защелкивающейся пластмасски с треугольными

шипами.) Если ее потянуть на себя, то обратно уже не ослабить без помощи ножа и кусачек.

Довольно глупый выбор смерти — подумал я, и тут же вырвал себя из оцепенения мыслью: «Да

какого черта я вообще здесь делаю?»

Евгений улыбнулся, наконец-то, обратив на меня внимание.

— Не завидую я тебе, друг, но ты меня уж извини. Зуб даю, что у тебя ко мне куча вопросов.

Ну ка, окажи услугу: достань вон тот коньячок, — Палец указал на стоящий высоко за стеклянной

витриной графин. Слева от него была фотография бабки в синем платке, смотрящей на всех со

строгим лицом. — Давай, угощайся, бери фужеры, а я объясню почему все и как. — Голос Евгения

стал живее, в лицо ударил легкий румян. Я хотел было вставить реплику, но Евгений прервал

меня.

— Этот графин мне подарила коллега на день рождения. Видишь, правый угол на задней

стороне будто отколот и горлышко искривлено — брак! " Арарат" подарочный, редкая коллекция.

Коллега из супермаркета подарила мне его, когда я еще там работал кассиром. Гнусное местечко:

летом духота там и мухи вечно летали по залу. Их ловили на висящие липкие ленты и к вечеру там

свисали десятки мушиных трупов. Пахло порой тоже гадко, какой то тухлятиной, то ли ветчиной,

то ли мясом из сломанного холодильника. Правда, плюсы тоже были, многие клиенты, видя мою

штуку, вежливыми сразу становились, терпеливыми. Сдачу оставляли — мол: " На тебе,

поправляйся, дружок". Однако, эта халява была не долго. Как то я ехал на своей тарантайке по

залу, торопился куда-то и самой ее задней частью задел половину ряда с крепким алкоголем.

Ясное дело, что меня оттуда уволили, хоть оплачивать не заставили. Со следующей работой тоже

как то не повезло, и все, кончилась моя карьера. — Женя притянул к себе графин и стал откручивать

куполообразную стеклянную крышку. Та издавала свистящие звуки.

— А помнишь, как раньше прятались во дворах, просили старших ребят купить хотя бы

баночку «Балтики»? Потом часа три-четыре еще гуляли, чтобы выветрилось. Целое дело это было

выпить пивка. Тогда все казалось сложнее и интересней.

— Да, пожалуй, — Согласился я, — так значит ты из за денег решил уйти? — Я пытался вернуть

беседу в нужное русло, но мой собеседник, кажется, не снова обратил на меня внимания.

— Ты, браток, не злись, что я тебя в такое положение поставил. Считай это последнее

желание умирающего человека высказаться хоть перед кем-то. С родственниками и друзьями то

сам знаешь у меня напряженка. Воот, — Закончил Евгений мысль, от которой мне было никак не

лучше, даже хуже, так как помимо жуткого предчувствия возникло еще привязывающее меня к

этому человеку чувство долга и в какой-то степени даже жалости. Край уха вырывал из возникшей

тишины отдаленные звуки музыки, где-то за окном играло машинное радио. За окном доигрывала

очередная туповато-веселая песня о любови, и в эфир ворвались амфетаминово бодрые голоса

радиоведущих. Они пытались развлечь слушателей конкурсами и призами. «Итак, сейчас мы

ждем звонка от очередного нашего конкурсанта. Кто же будет этот счастливчик?» Радио

замолкло, кто-то захлопнул дверь машины.

Евгений разливал подарочный коньяк в фужеры и судя по его концентрации в ходе

процесса только что принятый алкоголь давал о себе знать, но не настолько, чтобы хоть как то еще

затуманить сознание.

— А знаешь, мысль про деньги, пожалуй, имеет под собой какой то резон. Ну а правда, от

чего еще мне получать удовольствие, в этой моей кастрированной версии жизни? — Женя

засмеялся тихо про себя, прикрывая рот кулаком с намотанной на него блестящей веревочкой и

этикеткой " коллекция 5 звезд". — Хотел бы я услышать мнение окружающих, кто взглянул бы на

обратную сторону жизни Стивена Хокинга. — Он подъехал к кровати и поднял покрывало так, что

можно было разглядеть все, что находилось под кроватью. А там был целый склад: несколько

бутылок минералки, синий ночной горшок, рулон туалетной бумаги, аптечка, пара фонариков,

пачка влажных салфеток и куча разной мелочи.

— Еще пеленки, на случай если не успеваешь переместить свой зад с кровати на горшок. —

Евгений ждал моей реакции, но как тут можно правильно реагировать? — Не было ни секунды,

друг, когда я не чувствовал себя передвижным растением, но с подобным фактом еще можно

было бы смириться.

Позитивно-придурочные голоса диджеев вели эфир у меня в голове: " А сейчас у нас в

гостях Евгений Озеров и он расскажет нам о том, почему он собирается покончить с собой”.

— Видишь ли, наш современный мир со всеми этими высокими технологиями и

развлечениями дает человеку возможность жить, общаться и даже реализовывать себя

независимо от окружающих обстоятельств. Это что-то вроде плацебо для неизлечимо больного

общества, морфий, выдаваемый страдающим от тяжелых форм рака. Интернет — это анестезия для

душевной боли, — Евгений произносил последние слова с поднятым бокалом коньяка, словно

говоря тост и после финальной реплики жадно отхлебнул добрую половину фужера. Его лицо

скривилось и смотрело на меня. Я сделал жест вежливости с таким же поднятием бокала и

пригубил лишь малую часть. Резкий обжигающий вкус алкоголя ударил по нёбу. Напиток сразил

меня своей крепостью, не свойственной для благородных пятилетних коньяков. Хорошо, что в

запасах у соседа оказалась шоколадка, которую он благоразумно достал и, видя мое

сморщившееся лицо, протянул две отломленные плитки. Это был зеленый “Альпен Гольд”, мой

любимый, с орехами.

— Я немного не понимаю, к чему ты ведешь? Сначала я думал, что речь пойдет о твоих

личных проблемах, но теперь у меня складывается впечатление, что тебе просто хотелось кому-то

высказаться. Я в любом случае тебя выслушаю, просто скажи: стоит ли мне за тебя беспокоиться? —

Женя посмотрел на меня еще более пьяным взглядом, чем когда-то до этого, но в нотках его

голоса по-прежнему читалась невероятная трезвость и даже какое-то, как это ни парадоксально,

благоразумие.

— Да, черт возьми, тебе конечно же стоит беспокоиться, по сути нам всем лучше бы начать

очень сильно беспокоиться. Хотя знаешь, это все равно ничего не изменит. — Он сделал паузу и

задумался, увидев мой вопросительный взгляд.

— Слушай друг, чуть позже, примерно с концом этого и, пожалуй, следующего бокала ты

сможешь вытянуть из меня всю информацию, но сейчас позволь мне побыть немного эгоистом.

Ведь это же я умираю сегодня, а не кто-то другой.

— Конечно, конечно. — послушно согласился я, делая вторую попытку отпить эту адскую смесь с

октановым числом наверное чуть ниже уровня ракетного топлива. В этот момент у меня

появились сомнения насчет отчаянных намерений Евгения уйти из жизни. Алкоголь и, возможно

эта наша с ним посидела, в какой-то степени воскресили прикованного к креслу человека, он

говорил бодро, даже с искоркой в глазах, словно получая удовольствие от знаний чего-то, что для

меня пока неизвестно.

— В общем, да, интернет — это наркотик, я даже работаю теперь и совершаю покупки с

доставкой, не выходя из дома, что для меня достаточно комфортно. Но это ни в коем случае не

делает меня счастливым, естественно, просто позволяет жизни быть менее мерзкой, чем она

могла бы. Как-то так.

Но, знаешь, я не всегда был долбанным задротом, или как там у них говорят. Я даже

какое-то время относился к интернет-фанатикам крайне предвзято. Это все началось как раз во

время моего тинейджерства — периода подростковых алкогольных попоек, легких наркотиков,

юношеских влюбленностей и всякой такой херни. Я тогда первый раз подумал о том, чтобы по-

настоящему отбросить коньки. Ну, это было не удивительно с моей очевидно кастрированной

версией жизни.

Просто в один прекрасный день все ребята со школы, с кем я еще тогда дружил и общался,

в один момент, когда плакаты желтых ламборджини дьябло и Порше карера Джи Ти в наших

комнатах сменились на полуобнаженных Анжелину Джоли и старушку Памелу Андерсон, мои

долбаные друзья перестали отвечать на звонки. Они просто стали поголовно тащиться по клубам

со своими амурными делами.

Я все еще был большим фанатом зарубежной музыки, а тогда по всем станциям крутили

“Don’t Speak” группы “No Dobt” и все сидели на молодежных романтических комедиях. Я, уже,

будучи оставленным самому себе, старался не смотреть их и переключать канал по которому шли

подобные передачи. Ведь когда натыкался на них, то, сука, чувствовал свою моральную

кастрированность. Я ощущал, что упускаю в этот момент своей жизни что-то очень большое и

важное.

Пока все ребята пересматривали по пятому разу в кинотеатрах “Титаник” и “Красотку” с

Джулией Робертс, держа за руку очередную подружку, я под светом лампы “катал” свою первую

прощальную записку. Вот кстати тебе совет: никогда не позволяй обнаружить письмо кому-то из

родственников еще до того, как совершишь задуманное.

Мой собеседник замолк и оставил меня в раздумье. Через какой-то промежуток

молчаливого осмысления я все же смог из себя вырвать: «Блядство».

— Слушай, Жень, я уверен, что тебе не нужно оправдываться ни перед кем. Я понимаю

каково в нашем мире приходится таким как ты, а это твое депрессивное состояние… — Под

действием алкоголя надел я на себя шкуру психотерапевта. — Оно временное. Многие бы не

справились на твоем месте, это я тебе гарантирую.

— Нет, стоп, — Внезапно и к моему большому удивлению Женя поднял ладонь вверх

раздраженно. — Никудышное пойло и в правду, но психолог из тебя совсем уж отвратный.

(Я хотя бы попытался).

— Слушай сосед, — Обратился Женя ко мне небрежно, даже надменно. — Я собирался

рассказать тебе о том, как будучи в самом ранимом возрасте, под воздействием гормонов и

дешевого пойла, едва не добрался до пачки бритвенных лезвий в ванной комнате и не устроил

кровавый натюрморт, но сдержался в тот момент. А ты говоришь мне, что сейчас я не в состоянии

справиться с гребной депрессией.

— А ты в состоянии? — С тревогой переспросил я.

— Конечно же, в состоянии. Как я прожил до этого самого дня, по-твоему? У меня есть как

минимум 180 гигабайт и 4 литра способов выйти из сраной депрессии. — Евгений тер себе лицо

рукой и чесал нос, то ли пытаясь протрезветь, то ли оттереть от себя всю уличную грязь. — Я не

думал, что это так затянется. Мне нужно привести себя в порядок.

Пока Женя совершал вынужденные маневры, чтобы выехать из-за стола и добраться до

ванной, я курил, смотрел на настенные часы с кукушкой, которые когда-то тоже были у моей

бабки, и думал что же, черт, все это значит. Безумие от одиночества? Вряд ли.

Солнце спрятало свой диск за тенью, маячащей перед окном высотки многоквартирного

дома. Здание смотрело на меня уныло тусклыми окнами через щели решетчатой занавески. В

комнате были старые деревянные стеклопакеты с потрескавшимися белыми рамами и щелями,

которые мы раньше в школе затыкали ватой и заклеивали скотчем, чтобы предотвратить

попадание холодного воздуха.

— Вы перепутали причину и следствие, господин Шерлок, и это не удивительно. В отличии

от многих самоубийц, я вынужден покончить с собой не потому, что нахожусь в глубокой

депрессии, а наоборот, я чувствую депрессию потому, что вынужден покончить с собой, — Раздался

приглушенный голос Евгения из ванной комнаты, едва различимый от звука шумящего крана.

— Что? И тебе совсем не интересно знать, в чем же все-таки дело?

Это был Евгений Озеров, тот самый вечно умничающий мальчишка, воскреснувший из

воспоминаний как самодовольный всезнайка с кроличьей мордочкой и для еще большей

заумности напяливший на себя большие очки. Он вернулся из детства и общался со мной в своей

раздражающей высокомерной манере, разбрасываясь загадками и недосказанностями. (Ты

думаешь, это сделает тебя суперзвездой? Ты, напыщенный парализованный грызун?)

— Знаешь, о чем я думаю, Жень?! — Крикнул я на всю комнату, но не надеялся, что меня

услышат.

— И о чем же, приятель? — Звук крана прекратился, и послышались ёрзания махрового

полотенца.

— Я думаю, Жень, не взять ли мне этот твой пакет, не накинуть ли мне его тебе на голову

прямо сейчас и придушить сразу в ванной. Как тебе такой расклад, друг? — Он рассмеялся, — Прямо

как в старые добрые времена, — Колеса телеги заскрипели, видимо, от долгого пребывания

подшипников в воде. Он выкатился ко мне обратно в комнату уже с более свежим и чистым

лицом, даже как-то помолодевшим. Алкоголь также почти выветрился из него.

— Это было бы замечательно, дружище. Только тебе следовало совершить убийство

внезапно, и не предупредив об этом меня. Так гораздо легче перенести. Раз — и все, как отрывать

скотч от волосатой ноги, понимаешь? — Он к тому же побрился и надел на себя что-то вроде поло с

приятно выглаженным голубым воротом и новые джинсы, с которых еще свисала торговая бирка

магазина Джи Джей.

— Но, с другой стороны, разве тебе не интересно узнать причину всей этой моей клоунады?

— Евгений посмотрел направо в сторону серванта и стал разглядывать через зеркало свой

обновленный образ, — А потому, что мы все скоро сдохнем, как безродные псы, — Более спокойным

чем когда либо тоном проговорил Женя, отпивая из уже чистого стакана привезенный с кухни

яблочный сок.

***

Я, по огромной просьбе-мольбе Евгения, хотя нет, только из разыгравшегося чувства

любопытства, остался. Женя усадил меня за письменный стол, включил зеленую лампу, под

которой он на свое 19-летие, судя по всему, и писал ту прощальную записку. Однако, сейчас на

столе лежали кое-какие другие не менее странные и противоречивые документы. Коричневый

кожаный чемодан, возможно переживший самого Хрущева или как минимум Брежнева, открылся

передо мной и выставил на свет кипы казенных бумаг. Брошюры, толстые папки с делами и

просто стопки макулатуры были обвязаны трухлявой бичевкой. Желтая канцелярская бумага

советских времен была зернистой, по консистенции и свойствам больше похожей на картон и

даже пахла по-особому. Этот запах не передать. Запах детства у бабушки с дедушкой.

— Это документы моего отца, Николая Озерова, присланные из министерства обороны

после трагической гибели. — Конечно же, мы все слышали о той ужасной катастрофе с самолетом

и читали о ней в газетах, но тогда мало говорили правды по поводу каких либо событий, а в

первые годы 90-х правды было еще меньше, чем за все время СССР. На углу шкафа блеснула та

самая генеральская фуражка.

— Вообще-то они прислали мне пустой чемодан с парой фотографий и наградами, но что

только не спрячешь в обшивке большого кейса, особенно когда службе безопасности не было до

тебя особо дела — страна разваливалась.

Теперь папки с делами лежали аккуратно разложенные. Где-то были черно-белые

фотографии и карты местности с пометками на них красной ручкой и стрелками. На бумагах

проскакивали слова “гора Ямантау”, “тема 242 — первые разработки А.Д. Сахарова” также в кое-где

значились имена А. Д. Трутнев и И.В. Курчатов. Я открыл папку “Результаты полевых испытаний”. К

ней прилагались фотографии европейских регионов и американских штатов с вычерченной

циркулем и обведенной красной ручкой зоны предполагаемого поражения.

— Скажи мне, друг, ты знаком с историей об АН602 или, как ее называют, “Царь-бомбой”? —

Евгений смотрел на меня, не надеясь услышать утвердительный ответ.

— Это же про разработанную в СССР и сброшенную самую мощную ядерную бомбу на

Земле, я прав? — Он утвердительно кивнул, — Это твой отец её создавал?

— Нет, но скажем так, он работал над изучением некоторых её последствий и всех

подобных бомб. Скажи, а ты слышал что-нибудь про реакцию “Джекила-Хайда”?

— Нет, — честно признался я, — А что это?

— Насколько мы знаем по документам и показаниям очевидцев, это была первая

взорванная многоступенчатая ядерная бомба на Земле, которая подтвердила на практическом

эксперименте реакцию “Джекила-Хайда”. Мощность взорванной бомбы составляла менее 51

мегатонны, что было лишь половиной её возможной мощности. Ученые в последний момент

одумались и убрали половину Урана, заменив его свинцовой оболочкой. Испугались

радиоактивного пятна размером с Сибирь, похоже, — Женя виртуозно прыгал указательным

пальцем по документам со страницы на страницу, направляя меня к выделенным все той же

красной ручкой отрывкам:

ХРОНИКА ИСПЫТАНИЙ

30 октября 1961 г.

Ту-95В с АН602 на борту, пилотируемый экипажем в составе: командир корабля А. Е. Дурновцев,

штурман И. Н. Клещ, бортинженер В. Я. Бруй, вылетел с аэродрома Оленья и взял курс на Новую

Землю.

Наблюдения за испытаниями проводил самолёт-лаборатория Ту-16А.

Через 2 часа после вылета бомба была сброшена с высоты 10 500 метров на парашютной системе

по условной цели в пределах ядерного полигона «Сухой Нос» (73°51′ с. ш. 54°30′ в. д. ). Подрыв

бомбы был осуществлён барометрически через 188 секунд после сброса на высоте 4200 м над

уровнем моря.

— Ну-ка достань папку с подробными результатами испытаний, а то мне не дотянуться, — Я

расшнуровал кусок картона и первое что увидел — это черно-белую фотографию огромного

ядерного гриба и расходящиеся от него во все стороны черные облака.

РЕЗУЛЬТАТЫ ВЗРЫВА

Радиус огненного шара: 4600 метров.

Потенциально вызванные ожоги третьей степени у местного населения на расстоянии до 100

километров.

Помехи радиосвязи в нескольких сотнях километров от полигона: 40 минут

Ощутимая сейсмическая волна три раза обогнула земной шар

Ощущение разорвавшегося заряда: тысячи километров от эпицентра.

Высота Ядерного гриба: 67 километров; диаметр двухъярусной «шляпки» 95 километров.

Звуковая волна достигла острова Диксон на расстоянии около 800 километров.

Радиоактивное загрязнение практически не представляло опасности для участников испытания.

Видеохроника приземления самолета-носителя; самолет обгорел, при осмотре после посадки

видны оплавившиеся и деформированные алюминиевые детали обшивки.

— Ну это впечатляюще, наверное, — Сказал я неуверенно, — но насколько знаю, подобные ядерные

бомбы утилизированны, а те ядерные заряды, что хранятся на военных складах они значительно

меньшей мощности и все хорошо охраняются. Не думаю что какому то дураку придет в голову

использовать их.

— Дело не в зарядах, приятель, а вообще во всем что мы делаем с этой планетой.

— Не спорю, это ужасно, — Согласился Я, Если ты ведешь к мысли о возможной экологической

катастрофе, то вполне вероятно что она случится, но не думаю, что в ближайшее время. Наша

планета тот еще крепкий орешек.

— Да к черту катастрофу, он говорил раздраженно, словно нервный преподаватель пытающийся

втолковать непутевому ученику какое то элементарное уравнение и намеками подталкивал к его

решению, — Представляешь этот безумный ученый Сахаров собирался усеять такими зарядами все

американские границы, чтобы, как он говорил " прекратить бессмысленную гонку вооружений".

Неудивительно что у каждого второго американца в те времена была паранойа насчет войны с

СССР и они рыли бункеры на каждом шагу. Но знаешь что?

— Что? — Передразнивая его охрипше-скрипящий голос переспросил я.

— Бункеры бы не помогли! Подумать только, мы чуть не расхреначили всю планету! — Он выглядел

увлеченным историком и выпаливал факты они разрывались этими самыми ядерными зарядами

передо мной, — Как ты думаешь может быть ли совпадением, что с развалам Третьего рейха у

главных стран победителей произошел паражающий рост и появление тысячи научных открытий.

Я уверен, что ни одного из более важных немецких ученых не настиг Нюрнбургский требунал, они

не были убиты, а просто " расстворились в воздухе". А теперь с развалом СССР тоже самое

творится в америке: компьютеры, джипи эс, интернет, крылатые управляемые бомбы. С чего это

вдруг неугодные Америке лидеры стран стали внезапно заболевать тяжелыми формами рака?

— Не предполагаешь ли ты, что все это наследие союза, украденое США?

— Нет, съехидначал Женя. просто так совпало что у каждого второго американского великого

ученого были русские корни.

(ОК!)

— Правда, эти умники американцы не знают с чего это вдруг наш президент строит секретный

военный объект на Урале.

— ты про Ямантау?

— Да. Там целый чертов подземный город. Вот тут то и сказались исследования моего отца. — Он

открыл толстую черную папку, — это его работа. Все началось с теории о том, что природные

катаклизмы происходящие на нашей планете вовсе не случайны. И речь не идет о хаотичном

движении тектонических плит, изменении климата, глобального потопления и прочей пурги.

— но тектонические плиты и правда сталкиваются.

— конечно. мы же живем по сути на огромном электромагнитном двигателе, роторы которого

постоянно вращаются. Они тоже играют свою определенную роль в одной большой системе. Что

если я скажу тебе, что наша планета это огромный кибернетический организм с мертвой

механической сердцевиной внутри и живой оболочкой снаружи?

— Это довольно странная теория.

— Да это полное безумие согласен, было до тогда момента пока данная теория не оказалась

доказанной. мой отец выявил взаимосвязь между взорванными ядерными бомбыми и

природными катаклизмами возникавшими в последствии.… возникло цунами и

математически высчитаная примерная ее мощность была чуть менее 51 мегатонны, как у царь

бомбы! Взрыв В Хиросиме поднял торнадо на берегу Калифорнии. Только это была лишь

демонстрация силы.

— Силы кого?

— Земли черт возьми. Где ты был когда я говорил о том что планета это огромный кибернетический

организм? Что бы сделал твой организм если бы он обнаружил, к примеру, вирус гриппа внутри

себя? Он запустил бы имунную систему.

— Я кажется начинаю догонять. Вирус — это люди.

— Верно, и как в организме человека иммунитет Земли атакует все подряд без разбору, и вот

сейчас он уже в таком состоянии что готов уничтожить половину всего живого лишь бы выжить

нас.

— все равно как-то не очень убедительно, друг. Такое чувство, что ты пересказываещь мне

типичный сюжет канала Рен Тв.

Он засмеялся и даже, кажется что вовсе не обиделся.

— в нашей жизни и правда много всякой такой херни, которую придумывают люди лишь бы

привлечь к себе внимание. Пожалуй, у тебя действительно нет веских причин чтобы верить моим

словам, — он начал складывать кипы бумаг, собирая их в хаотичные стопки без всякой

систематизации и распределения их по папкам, в которых они должны были находиться.

я мялся опасаясь задать крутящийся у меня вот уже как ближайшие пол часа на языке вполне

очевидный вопрос, но все же решился.

— Что будет дальше?

— ты о завтрашнем прогнозируемом событии? — Он схватился за голову с видом " что за чушь я несу,

он спрашивал меня совсем не об этом" — Ты про меня?.. Да черт его знает. Я не хочу чтобы ты

думал обо мне как о пустослове, ведь я действительно собирался покончить сегодня со всем этим,

но сейчас, смотря на себя со стороны, я понимаю каким убогим фарсом все это выглядит. — Это

было похоже на очередной его прием привлечь к себе внимание.

— Я конечно пожалею о том, что это спрошу, но: что за событие?

с того самого вечера прошло около двух недель, в течение которых я не раз наблюдал соседа все

также сидящего во дворе, но уже не в пошарпанной болотно зеленой куртке переминающего в

руках пачку с синей эмблемой. теперь он сидел в новом по молодежному вздутом пуховике с

меховым воротом, который смотрелся на нем крайне нелепо. Он держал в руках какой-то из

ветхих томов, что раньше лежали под завалами пыли в его квартире.

— Хороший денек, соседушка, не правда ли? — неожиданно сказал он мне в одно унылое утро

понедельника. Мы оба одновременнно посмотрели на хмурящиеся тучи и чувствовали себя более

неловко чем в те ранние короткие периоды обоюдного молчания в лифте.

— Слушай, мне сейчас надо кое-куда сходить по делам, но вечером я могу к тебе заскочить если

хочешь...

в ответ сосед лишь промолчал не сводя глаз с серых туч.

Помню в тот день я обжегся горячим малиновым чаем за завтраком, и еще помню, что

закипающая вода в кастрюле прыгала слишком сильно. Час назад в доме отключили свет и я

воспользовался одной из мемногих лежащих на полке кастрюлей. За окном шумели

амфетаминиво бодрые голоса радиоведущих из открытой нараспашку двери машины. " Несмотря

на то что сейчас понедельник и 8 часов ровно, мы желаем всем нашим слушателям доброго утра и

хорошего дня и пусть вас не пугают очередные нависшие тучи ведь синоптики обещают нам

солнечную вторую половину.."

Радиоэфир прервался громким шипением. Я наблюдал через окно как полноватый мужчина сидел

в машине и возился с кнопками приемника, но все попытки настроить волну оказались

безуспешны. После нескольких минут шипения и тихих ругательств приемник был выключен.

В этот день я ждал звонка от своей тети, которая должна была связаться со мной как раз в это

время по поводу работы, но от скуки я не вытерпел и взял телефон, чтобы ей позвонить. Сигнала

сети не было.

" Это случится в один прекрасный день" — говорил в моей голове Евгений Озеров.

Я достал лежащие в нижнем ящике свечи и с горем пополам добыл завалявшийся в кладовке

коробок спичек, половина его отсырела и картон расслоился, но со второй попытки я свог

поджечь свечной запал. В нашем районе свет уже не отключали почти как два года, и если честно

я не видел, чтобы у кого то еще он горел.

" В этот день не будут реветь сирены тревоги, никто кроме правительства не будет предупрежден

заранее." — Евгений говорил в голове под колебание теней от тонкого огонька свечи пока я шел по

коридору. во мне возникло сперва спутанное с голодом легкое покалывание в животе, это было

чувство тревоги.

Я поймал себя на мысли что боюсь открыть кран и не обнаружить там воду, но она зашумела

приятным урчанием, однако это не улучшило мое настроение.

" Самолеты, которые взлетят в этот день в воздух больше не приземлятся ни в один аэропорт

мира."

послышался гул аэробуса, который оставил в небе за собой белый шлейф. Я снова встал к окну,

чтобы проводить взглядом железную птицу. шлейф разрезал небо ровной дугой и скрылся вместе

с самолетом где то за тучами. Я тут же успокоился, но в то же время заметил еще одну странность

пока осматривал свой родной двор: Стало тихо. Не то, чтобы в середине рабочего дня у на на

улице обязательно кто-нибудь шумел, бегал между клумб или возился, было слишком тихо. даже

полноватый тюфяк из дома напротив, что копался в магнитоле куда-то испарился. на улице не

было никого. даже не было заметно шевеления в окнах домов, а ветки деревьев замерли от

отсутствия ветра. Стояла абсолютная тишина, даже природа затаила дыхание, но не надолго.

через минуту я открыл окно чтобы выловить хоть какой то звук жизни и услышал тихий шелест

редких оставшихся на деревнях желто-коричневых листьев, однако ветра не было. затем я и сам

ощутил легкое покачивание пола под ногами. Что это, головокружение? нет Половник висевший

на стене над плитой также задвигался маятником, и вода стала плескаться по краям кастрюли.

сначала слышалось скрипение древесины и петель дверей. тихое, но неумолкающее оно

сопровождалось маятниковыми раскачиваниями всей мебели в доме. я встал и пытался сделать

пару шагов, но чувствовал себя неуверенно, как на палубе корабля. Земля со всей силы затряслась

под ногами, мебель во всем доме запрыгала в диким, сумасшедшим грохотом, послышался треск

раскалывающегося бетона. последнее, что я увидел в неразвитом еще окне — это летящие к земле

Где-то вдалеке горящие осколки аэробуса.