Упырь

…и чудесная магия нашего мира сохранится лишь в сказочных преданиях о прошлом.

Джон Р. Толкиен

В 1979 году в нашей стране не было секса. И Бога тоже не было. Этому нас учили в школе. Более того, официальной морали полностью соответствовала реальность. По крайней мере, так мне казалось в мои четырнадцать лет.

Есть Бог или нет его, мне по большому счёту было всё равно. Хотя в светлые пасхальные дни, когда все бродили пьяные и угощали друг друга крашеными яйцами, приходили в голову странные мысли о смерти, о загробной жизни, о себе самом. Неприятно было осознавать, что когда-нибудь меня не станет совсем, что исчезну вместе со своими мыслями, чувствами, что вот этого моего «я» больше не будет. Нигде. Именно поэтому идея о бессмертии души мне казалась привлекательной. Я принял её без особых угрызений совести и раздумий. Это был мой эквивалент веры. И если наличие души требовало признать существование бога, я допускал, что некая духовная сила присутствует в нашем мире. Может, и не в том виде, как представляют верующие, но присутствует точно.

Впрочем, мысли о высоком меня посещали редко. Гораздо чаще я думал о сексе. Размышления эти были противоречивые. Они делились на восхищение женщиной, многократно обожествлённой художниками и поэтами, и на стыдные представления о физической близости. Последние мне казались тогда грязными, достойными упоминания только в мальчишечьей компании и только под глумливое ржание приятелей. Проще говоря, каша у меня в голове была порядочная.

В тот вечер я поссорился с отцом. Папаша получил зарплату и явился домой навеселе. Сначала он пытался рассказывать мне про своё тяжёлое детство, а потом потребовал дневник. С оценками у меня было когда как. В этот раз ничего хорошего папаша не узрел. Сначала он нудно бубнил, а потом распсиховался и огрел меня зажатым в руке дневником. Это было не больно, но я всё равно обиделся и ушёл. В телевизоре как раз играла красивая музыкальная заставка прогноза погоды, которым заканчивалась программа «Время».

Во дворе мне навстречу попалась соседка. Тогда в моду вошли болонки. Соседка как раз выгуливала одного такого. Кобелёк был грязновато-белый и звали его Анжик. Обычно соседка красовалась с ним перед подъездом, когда на лавочках теснились тётки, а мужики забивали козла за столиком неподалёку. Держать болонку считалось признаком достатка, вот соседка его и демонстрировала. В этот раз она припозднилась. Ну, понятно, соседи тоже получили зарплату, и их глава семейства тоже её обмывал.

Этого Анжика мечтал удавить весь дом. Не из-за классовой ненависти. Просто по утрам его выпускали во двор одного. Часов в шесть. Летом — и того раньше. Псина вылетала на волю как маленькая каракулевая пуля и на бегу принималась звонко и безостановочно голосить: «А-ва-ва-ва-ва-ва!..» Минут через пятнадцать из дома выскакивала соседская девчонка, и к собачьему ору добавлялся её звонкий голосок: «Анжик-Анжик-Анжик! Ко мне — ко мне — ко мне!..»

— Ты это куда? — спросила соседка, подозрительно ко мне приглядываясь.

Я буркнул в том смысле, что иду встречать мать, и чтобы эта тётка опять не пристала, ускорил шаги. Мама работала на текстильной фабрике. Её вторая смена заканчивалась минут за сорок до полуночи. Когда я был совсем маленький, мы с отцом часто ходили встречать маму с вечерней смены. Не ради безопасности. С этим проблем тогда не было. Просто если вдруг не спалось, решали прогуляться с пользой. Это было весело. Я, как правило, ехал у папаши на шее. И ещё по дороге мы обязательно крали цветы с какой-нибудь городской клумбы.

Сначала я шёл быстро и целенаправленно, а когда выбрался из нашего двора, просто побрёл, куда глаза глядят. Ноги по щиколотку утопали в жёлтой и местами уже побуревшей листве. Её никто не собирал. Это сейчас дворники без конца скребут округу. А тогда в этом не было необходимости. Главного городского загрязнителя — пластиковых упаковок — в стране ещё не использовали. Продукты продавались завёрнутыми в бумагу, а напитки — разлитыми в стекло. Листья же так и зимовали до весенних субботников, во время которых их дружно, под музыку сгребали и жгли.

Я шёл, размышляя о своей печальной судьбе. На папашу я уже не злился. Он у меня был неплохой мужик. Вот только сильно упирался в мои оценки. Сам он закончил семь классов и сразу пошёл работать, потому что надо было кормить семью. У него три брата и сестра. Все — младшие. А его отца, моего деда, убили на войне. На той, Великой Отечественной.

Не получив в своё время образования, папаша мечтал вывести в люди меня. Это он так говорил — в люди. Они с матерью часто обсуждали на кухне, в какой институт меня засунуть, чтобы в итоге я стал уважаемым человеком с хорошими доходами. Тоска, ей богу! Самые большие доходы в наше время наблюдались у торгашей. А магазины, что интересно, были все государственные, и зарплаты стандартные. Но родители мои оставались великими идеалистами. Торгашей они презирали, а меня видели каким-нибудь конструктором космических кораблей.

Корабли кораблями, но пока я ходил в гостовских штанах и неуклюжих полуботинках. А Ленка Кислицина из нашего класса, красавица и умница, томно вздыхала по Диману Садову, у которого имелись фирменные джинсы, кроссовки, и карманы всегда были забиты жевательной резинкой. По большому счёту мне было наплевать на Ленку и на резинку, но вот о джинсах я мечтал как одержимый. Эти штаны казались такой мужественной одеждой и красивой к тому же, не чета этим мешкам, в которые приходилось рядиться. Я был длинный и худой, а штаны в магазинах — стандартными. Вот и получал без конца то короткие, то чересчур широкие изделия. Мама их без конца ушивала-надставляла. Короче, выглядело это всё не фонтан.

О покупке джинсов я заикнулся родителям ровно один раз. Мама вздохнула. А папаша пришёл в ярость и сказал, что тратить ползарплаты на какие-то штаны — это полный идиотизм. Да к тому же продавались джинсы только на чёрном рынке, а спекулянтов папаша считал врагами народа. Проще говоря, в вожделенном предмете одежды мне было отказано из принципиальных соображений. Жили-то мы неплохо. Бюджет семьи составлял рублей пятьсот. Хорошие джинсы можно было купить за сто.

Всё это я рассказываю для того, чтобы объяснить, чего ради увязался за той парочкой.

На главную улицу я выбрался в районе кинотеатра с пафосным названием «Родина». Там как раз закончился последний сеанс. Люди густо валили из обоих запасных выходов. Мужчины сразу закуривали. Все переговаривались и громко обсуждали фильм. Они посмотрели «Экипаж», который я уже видел два раза. Кино я считал классным. Больше всего мне нравились два эпизода: когда взлетает самолёт, преследуемый огнём, и ещё когда в кадре появляется актриса Александра Яковлева в мужской рубашке на голое тело. Я до сих пор считаю, что нет ничего эротичнее красивой женщины, одетой подобным образом.

Высокий длинноволосый парень и изящная девушка не стали углубляться во дворы, как большинство зрителей. Они медленно пошли по главной улице. Парень обнимал её одной рукой за плечи, а она склоняла к нему голову. Я увязался следом. Шёл на почтительном расстоянии и рассматривал их. Всё дело было в том, что парень был одет в джинсы и джинсовую куртку с пёстрыми лейблами, да ещё и в кроссовки, каких я не видел пока ни у кого. Что было на девушке, как-то плохо запомнилось. Я пялился только на её ноги, которые не портили даже эти дурацкие сапоги-чулки. Такие носили тогда самые продвинутые модницы нашего города.

Я представлял девушку без этих сапог, только в колготках и в моей рубашке. А себя видел конечно же в джинсах, будто бы сижу в комнате, обставленной примерно как в фильме, и курю сигарету «Мальборо». Мечты были приятные. Иногда эта девушка в них заменялась на Ленку. И тогда я представлял, как обнимаю её и целую, а она прижимается ко мне… И всё это происходит после того, как я спас её от целой кучи бандитов с ножами, которых раскидал одной левой.

Я увлёкся, воображая этих бандитов. Рука в кармане куртки машинально нащупала предмет, который мог сойти за нож. Я вытащил его и на ходу играл, отражая предполагаемые удары. Потом надоело. Я трансформировал свой нафантазированный нож во вполне реальный бумеранг.

Об этой штуке надо рассказать отдельно. У каждого уважающего себя мальчишки в нашем городе был такой. Изготавливался он просто — из трёх металлических ламелей. Ламель — это деталь ткацкого станка. Такая металлическая пластинка толщиной в полмиллиметра, длиной сантиметров пятнадцать и шириной чуть больше сантиметра. В середине пластинки вырезано круглое отверстие, которое делит её ровно напополам. Одна половина ламели монолитная, а вторая имеет длинный фигурный вырез. Технология изготовления бумеранга проста. Две ламели со сдвигом накладываются друг на друга перфорированными сторонами. Получаются четыре параллельные полоски, между которыми перпендикулярно с переплётом проталкивается третья ламель. Потом две ламели раздёргиваются в стороны, зажимая третью. Получается конструкция в виде креста. Если её бросить под особым углом, она летит, вращаясь, как бумеранг, делает круг и возвращается обратно.

Я собрал конструкцию и поигрывал ею на ходу. Бумеранг упруго покачивался в руке и бликовал в свете фонарей. Парочка тем временем свернула в сквер возле дома культуры. Сквер был небольшой, но густо засаженный всякой декоративной растительностью. В этих джунглях прятались несколько скамеек. Иногда там собирались алкаши, но чаще скамейки занимали парочки. Я сообразил, что сейчас эти двое будут целоваться. И полез следом — подглядывать.

Предательские листья громко шуршали. За одежду цеплялись ветки. Но я умудрился незамеченным подобраться почти вплотную. Видно всё равно было плохо. Фонари в сквере имелись, но лампы в них традиционно расшибали сразу же после замены. Городские власти смирились с этим, и меняли лампы только перед праздниками. До дня Великой Октябрьской революции, который отмечали седьмого ноября, было примерно две недели, так что фонари оставались всё ещё мёртвыми.

Мне с моего наблюдательного пункта было видно только две смутные тени. Сначала они сидели просто так, а потом парень наклонил голову и стал целовать девушку. Она протяжно и очень нежно застонала, как от величайшего наслаждения. Фантазия у меня тут же разбушевалась, ладони взмокли, а по спине прокатилась волна мурашек. Не знаю, как долго это продолжалось. Меня будто парализовало. В какой-то момент рот оказался полон слюны. Я с трудом проглотил её. Вышло неожиданно громко. По крайней мере, парень поднял голову и уставился в мою сторону.

Мне стало неуютно. Я в момент сообразил, что кустарник с облетевшей листвой прозрачен, что за моей спиной — освещённая улица, а потому я заметен как на ладони. Парень упруго поднялся, и меня окатило ужасом. Я стал панически выдираться из кустов, убеждая себя, что бояться глупо, что ничего он мне не сделает, ну, максимум — отвесит подзатыльник. Вот только тело моё доводов разума слушать не хотело. Меня трясло и подташнивало от страха. Я стал отступать к свету, а одежда как назло цеплялась за каждый сучок.

Парень догнал меня в три прыжка, легко и бесшумно. И вот тут меня повело окончательно. У него было очень бледное лицо. По-моему, оно даже светилось в темноте. Глаза прятались в тени и казались громадными. А рот и подбородок были испачканы в чём-то чёрном.

— Не бойся, — вкрадчиво сказал парень, — подожди. Ты кто?

Я всё ещё двигался в сторону улицы. Он не отставал и тянул ко мне длинные руки с белыми, почти голубыми пальцами. В какой-то момент его лицо оказалось на свету, и я увидел, что подбородок на самом деле вымазан красным и блестящим. Но не это повергло меня в окончательный шок. Парень вздёрнул верхнюю губу, как это делают собаки, когда оскаливаются. И я увидел, что два зуба у него острые и такие длинные, что заходят на нижнюю губу.

Я хотел закричать, но горло сдавило, и вышел только жалкий писк. В голове вертелось только одно слово: «Господи, господи, господи…» Я машинально махнул рукой и кинул в этого монстра свой бумеранг. Металлический крест ослепительно сверкнул в полёте и воткнулся этой твари в щёку. Он не должен был втыкаться, потому что состоял из слишком тонких пластин. Но это случилось. Парень закричал. Это был даже не крик, а рёв, не человеческий, не механический, а будто слились вместе вой ветра, грохот камнепада и шум рушащейся большой массы воды.

Я испугался. Это был другой испуг. Испугалась голова. Сознание мгновенно нарисовало картинку, как меня находит милиция, и я отправляюсь в колонию. За убийство. Все остальные страхи из меня вышибло разом, я рванулся из кустов… И оказался на уютной освещённой улице, по которой шли и переговаривались женщины. Много женщин. Это расходилась по домам вечерняя смена с текстильной фабрики. И я пошёл им навстречу, не оглянувшись ни разу.

Они были весёлые и спокойные, эти женщины. Мне тогда показалось удивительным, что никто из них не слышал того ужасного крика. И я обрадовался, что не слышали. А потом я увидел маму и кинулся ей навстречу. И окончательно почувствовал себя под защитой, когда мама обняла меня, а её подружки стали говорить, какой я большой. Они смеялись и отвешивали в мой адрес всякие шуточки, что вот, мол, без пяти минут жених. В другое время я бы разозлился, но в тот момент был просто счастлив от того, как с ними хорошо, легко и безопасно.

Пару дней спустя по городу поползли слухи, что в сквере возле дома культуры нашли убитую девушку. У нас в школе говорили, что девушку сперва изнасиловали, а потом перерезали горло, что милиция уже кого-то поймала, что это была целая банда. Чем дальше, тем больше возникало тошнотворных подробностей. Я слушал и молчал как рыба. Только с облегчением думал, что видел всего лишь убийцу, а всё остальное показалось. И ещё думал о том, что никто меня самого искать не будет. А если вдруг и найдут, то не станут наказывать за вред, нанесённый бандиту.

В газетах об этом случае не писали. Считалось, что в СССР тяжёлых преступлений не бывает. Ну, максимум кто-нибудь что-нибудь украдёт. А о вампирах, НЛО и всяком таком прочем никто даже и не подозревал. Нет, ну, про это писали, конечно, — фантастические книжки, которые были безумно популярны. Но даже читатели этих книжек на миллион процентов были уверены, что упырей не бывает.

Очень скоро слухи утихли. Потому что образовалась другая тема для разговоров. По телевизору объявили, что в Афганистане началась война, и мы в ней участвуем. Родители мои сделались хмурые и ещё упорнее принялись следить за моим образованием.

И джинсы мне всё-таки купили. В виде подарка к новому году.