я живу. / Курков Павел
 

я живу.

0.00
 
Курков Павел
я живу.
Обложка произведения 'я живу.'

Я живу.

Книга первая

Часть первая

Гонимые, взъерошенные резкими порывами ветра тучи текли быстрой рекой, ежесекундно меняя свои очертания, словно указывая на непостоянство этого мира, и в то же время повторяясь в постоянных изменениях. Обыденность. Спящая Москва блистала огнями высотных зданий, подсвечивая снизу клубящиеся тучи, которые, пропарывая свое рыхлое пузо об антенны высоток, проливались мелким дождем.

Город спал. Лишь изредка снизу доносились отголоски ночной жизни горожан. Одинокие шаги загулявшего путника по пустынным мрачноватым улицам, смех, прощальные возгласы и вопли котов доносились из ночной пустоты. Редкие автомобили высвечивали темные дворы фарами, свет которых то пропадал, и тогда слышалось хлопанье дверей, то вновь загорался. Автомобиль продолжал свое движение в сторону ночного города.

Падающие капли расплющивались об асфальт, разлетаясь тысячами мелких брызг, оставляя в осевшей пыли маленькие влажные кратеры, бились о жестяные крыши пока еще еле слышной барабанной дробью, настраиваясь перед концертом. Шелестели на листьях деревьев, прибивая накопившуюся пыль, и стучали об оконные стекла, тонко струясь. Они несли свежесть и летнюю прохладу в этот измученный неожиданной майской жарой город.

Вон из города! Ветер влек свою ношу на просторы. Туда, где отсутствие домов даст ему волю и большую власть над тучами – этими жирными и неповоротливыми созданиями. Туда, где он разметает их по небу, обратив в жалкие клочки, где он, показывая свою силу, сможет прибить их к самой земле или, напротив, подбросить ввысь. Нес, торопясь, боясь, что не успеет донести, и переполненные влагой тучи, не выдержав, выльют на город все свое содержимое. Гнал, собирая, стараясь не растерять ни одной, даже самой маленькой тучки. Скоро уже второе кольцо – вон оно отражает свет фонарей от мокрого асфальта, – а за ним еще немного – и можно порезвиться.

Рев натруженного двигателя на дороге то пропадал, уносимый в сторону ветром, то появлялся, отчетливо доносился, пугая ночных путников. Становясь с каждой секундой все более отчетливым и внятным, он вызывал тревогу. И вот, стремительный, как ракета, автомобиль, до того различаемый лишь слухом, проявился ярким светом фар на трассе. Он несся по прямой дороге, набирая скорость. Не обращая внимания на загоравшиеся запрещающие сигналы светофора, автомобиль выскочил на встречную полосу. Визг тормозов. Удар. Звук волной прокатился над городом, и тот замер в ожидании плохих новостей. Тишина повисла над городом.

Проплывающие над кольцом дороги тучи первыми узнали о случившемся и, не выдержав, согласно своей ранимой натуре, хлынули проливным дождем, смывая страшные следы, растекшиеся по асфальту. Прочь, прочь отсюда! Вон из города!

 

– Погода ни к черту, – капитан ГАИ, спрятавшись в дождевик от проливного дождя, осматривал место происшествия, что растянулось на десятки метров. Множество мигалок всех цветов освещали проспект, но не радостным цветом, а, напротив, утопавшим в серости асфальта и мрачности погоды, усугубляя трагичность произошедшего.

– Что за машина была, не установили? – он обратился к также спрятавшемуся от дождя лейтенанту.

– Угадай сейчас! Цвет установить не можем, не то что марку! – лейтенанта мутило.

«Молод еще, – подумал капитан, увидев реакцию лейтенанта. – Не довелось, видать, раньше видеть мясорубки».

Капитан собрался было отойти, но лейтенант немного оживился:

– Нет, смотрите: руль нашли. БМВ.

– Километров двести шли – не меньше. Сейчас полканы должны подъехать. Шесть мертвяков. Да еще так по всей дороге: то железо, то мясо, – продолжал лейтенант.

– Они даже не поняли, что произошло. Смерть мгновенная, – ответил капитан.

– Это да. Как только сейчас разобраться, кто есть кто и чьи руки и ноги, – капитан, завидев подъезжающую «Волгу», бросился встречать приехавшее начальство.

В свете фонарей и отблесков вспышек фотоаппаратов детали машины, россыпью рассеянные по серому мокрому асфальту, отсвечивали серебром свежих разломов. Огромная кабина принявшего на себя удар грузовика, раздавленная в лепешку, соскочила с креплений и опрокинулась, вывалив часть содержимого наружу. Через разбитое стекло, перелетев через руль, свисало тело водителя. Удар пришелся в кабину грузовика, но многотонная махина, следуя инерции, пустив под себя легковушку, еще десяток метров перемалывала ее, жерновами растирая по асфальту, разбрасывала детали по дороге.

Остатки тел и их фрагменты уже успели накрыть простынями. Но дождь, промочивший ткань, плотно прилегавшую к телам, немного приоткрыл лик смерти. Посеревшие и посиневшие от большой потери крови тела жертв проглядывали через мокрую ткань, а сохранившие пока блеск глаза лежавшей в стороне головы, устремленные вверх, отсвечивали в свете фонарей. Под напором дождя грязно-красная вода стекала по дороге в водосборник, где, смешиваясь с потоками, уносилась в бесконечность. Утром ничто не будет напоминать о произошедшем, а пока редкие проезжающие мимо машины притормаживают, и побледневшие от ужаса водители, еще долгое время находясь под впечатлением от увиденного, не смогут превысить скорость.

– Салаги еще совсем были, – капитан снова подошел к уже что-то пишущему лейтенанту.

– Да, похоже на то. Алкоголем не пахнет, наверное, обдолбанные. По номеру уже опознали, непростые детки.

– Да и так понятно, машинка-то была не слабая – «бумер», на таких только бандюги и золотая молодежь разъезжает.

– Полкан наш уже обзвонился. Выслужился. Сейчас родители сюда примчатся.

– Вот урод! Разве можно такое родителям показывать? Тут же с ума можно сойти, – капитан помчался к санитарам скорой помощи.

– Ребята, давайте, прошу вас, быстро собирайте здесь все и сваливайте. Этот козел, – капитан махнул рукой в сторону полковника, важно осматривающего место аварии, – позвонил родителям, те уже едут.

Санитары не спеша стали доставать носилки и обходить останки, пытаясь хотя бы по внешним признакам укомплектовать тела.

Спустя несколько минут к месту аварии подъехала еще одна «Волга». Мрачного вида мужчина, выйдя из машины, стал озираться по сторонам, но отойти от автомобиля так и не решился. Капитан сразу понял, что это один из родителей, и поспешил остановить его, пока тот не решился на какие-нибудь действия.

– Не надо вам туда ходить, ни к чему это.

Но мужчина лишь тяжело вздохнул, достал сигарету и стал мять ее в руках.

– Капитан, позови врача, у меня там жена, – он мотнул в сторону «Волги» головой, – в обмороке она.

– Да, конечно. Вы бы ехали отсюда, – капитан махнул рукой врачам скорой помощи, указав им на машину. Те без лишних слов все поняли и направились к «Волге».

– Что ты такое говоришь, капитан? Я теперь места себе не найду. Здесь я должен быть, здесь. Ох, Дима, Дима, что же ты наделал? Как мне теперь в глаза родителям смотреть? Сам погиб и столько смертей на себя взял!

Казалось, мужчина уже никого не замечал и разговаривал сам с собой. Капитан еще немного помялся, чувствуя себя неуютно, отошел, оставив отца один на один со своими переживаниями.

«Может, они на что-то еще надеялись, направляясь сюда, – думал капитан. – Но, подъехав и увидев развороченные куски железа, страшно указывающие на неизбежность исхода, все сразу поняли. Отец впал в оцепенение, а мать и вовсе потеряла сознание. Да, не дай бог такое горе пережить», – капитан еще раз взглянул на мужчину, бормотавшего что-то себе под нос, и, поняв, что тот не выкинет ничего плохого, отправился по своим делам.

Где-то там, на востоке страны, солнце уже показалось над горизонтом, протянув свои лучи, освещая и согревая немного остывшую за ночь землю. Западный ветер нес поредевшую стайку туч. Проливаясь дождем с первыми лучами солнца, тучи связывали себя с землей серебряными нитями.

Внизу, несмотря на дождик, кипела жизнь. Потоки транспорта заполнили дороги, люди тоненькими ручейками вытекали из одних домов, смешивались в общем потоке, потом снова растекались по зданиям. Стаи голубей перелетали с одного дома на другой, а перезимовавшие воробьи играли в догонялки в ветвях деревьев. Жизнь продолжалась. В новостях короткой строкой сообщат о событиях ночи, и человечество навсегда вычеркнет из своих списков шесть фамилий, отправив их в бездну забвения.

***

 

“Все религии упадут. Останется лишь одно: Учение

Великого Братства. Как белый цветок, покроет оно Землю, и благодаря этому люди спасутся.”

Ванга

 

******************

– День-то какой! Солнце, тепло, свежие молодые листья! Все настолько жизнеутверждающе! – вдруг оглянулся вокруг себя Борис Арсеньевич.

– Да, жизнь! Только ради этого стоит жить. Ради этих майских дней, первого снега, любви да просто ради самой жизни, – подвел я его мысль к логическому завершению.

«Оживился старик. Жизнь заметил, смысл», – подумал я про себя, глядя на то, как изменился Борис Арсеньевич.

После того как ему показали первые видеозаписи с ультразвукового сканирования, он преобразился. Целыми днями на пару с тетей Верой они объезжали все магазины, закупая детские вещи в таком количестве, что Димке хватило бы на все оставшиеся жизни. Штат прислуги расширился, появились кормящие матери, нянечки, детские врачи.

«Занянчат они его, – улыбнулся я, представляя уже взрослого Димку в подгузниках. – Нет, не дам такому случиться!»

– Скоро ли они его вынесут?

Борис Арсеньевич не спрашивал, а просто показывал свое нетерпение. Я улыбнулся. Было интересно наблюдать нетерпение обычно столь спокойного человека, годами оттачивавшего свое поведение на людях. Но терпения не хватало и мне.

– Я, наверное, сбегаю, потороплю их немного.

Целый час мы протоптались на крыльце роддома города Москвы. Здесь в ожидании среди незнакомых, встречавших, как и мы, новых в их жизни людей улыбками и шампанским, мы были единственными, кто знал о совершившемся здесь таинстве.

Борис Арсеньевич поначалу негодовал, узнав о моем выборе, и настаивал то на институте акушерства и гинекологии, то на крутой платной клинике. Но, выслушав мои доводы, все же сдался и согласился на неприметный с виду роддом на окраине Москвы. Здесь работали наши люди, лучшие специалисты, и они прекрасно знали, с чем имели дело, и оказывали особое внимании женщинам, лежавшим здесь. Здесь же было и установлено самое современное медицинское оборудование, но все же мы надеялись, что все обойдется.

– А вот и они.

Я двинулся навстречу женщине в белом халате со свертком, перевязанным синим бантом. Следом за мной и Борис Арсеньевич. Тетя Вера, разволновавшись, отсиживалась в машине, но, увидев, что мы двинулись к дверям, тоже поспешила выйти.

– Красавец!

Борис Арсеньевич, еще боясь принять ребенка, держась на расстоянии, разглядывал малыша. Акушерка передала сверток подоспевшей тете Вере и скрылась за дверями. Мы остались на крыльце.

– Здравствуй, Димон. Вот мы снова и свиделись, – помахал я перед пока ничего не понимающими глазами ребенка.

– Здравствуй, сын! – повторяя за мной, стали приветствовать родители и, не выдержав, разрыдались.

– Вы чего это? Радоваться надо, а вы слезы льете! – пытался я успокоить их.

Но они все расходились, не в силах остановиться. Наконец тетя Вера, немного успокоившись, выдавила из себя:

– Мне вдруг припомнилось, как нас забирали тогда из роддома. Похож-то как!

– Значит так: похож – не похож. Чтобы этого больше не было! Это он и есть. И без всяких сравнений в будущем. Это ваш сын, начавший жизнь заново. Понятно?

– Я просто не могу поверить, что это все на самом деле, а не сон. Боже радость-то какая!

Тетя Вера, не отрываясь от младенца, зашагала к машине. Борис Арсеньевич следом, но увидев, что я задержался, с неохотой оторвался от ребенка и подошел ко мне.

– Ты чего – с нами не едешь?

– Нет, у меня здесь еще дела.

– Понятно. Ты здесь не задерживайся, как освободишься, давай к нам. Сегодня у нас праздник. И спасибо тебе за все.

– Да не за что. Вам спасибо, Борис Арсеньевич, за помощь.

– Ждем тебя, – Борис Арсеньевич, напоследок обняв меня, бросился к автомобилю.

«Наверное, на пенсию уйдет», – почему-то подумал я, глядя ему вслед.

Постояв еще минуты три, провожая отъезжающий «Мерседес», я вынул телефон и набрал номер.

– Вы готовы?

– Выносите.

Я махнул рукой Савику.

– Крутые челы были! – появился Савик.

– Не то слово!

Из дверей стали появляться молодые матери, держа на руках новорожденных. Толпа засуетилась. Родственники с камерами и фотоаппаратами принялись запечатлевать важный момент в жизни их семьи.

– Давай, наверное, и мы снимем.

Я достал телефон. Через минуту показалась и наша мамка в сопровождении все той же акушерки. Я снял этот важный момент на видео и подошел к ним.

– Здравствуй, Люба! Вот ты какая! – произнес я, осторожно подхватив ребенка.

– Похожа-то как! Хоть и такая маленькая, – удивился Савик.

– Вот еще один! Балбес.

– Что?

– Она не просто похожа. Это она и есть! Понятно?

– Ну да, не так высказался.

Я передал ребенка женщине.

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально.

– А Нина?

– Тоже нормально.

– Сейчас ко мне поедем, пару дней там потусуемся. Если все без осложнений – то все, спасибо за услугу. Деньги уже в банке на вашем счету.

– Спасибо.

– Да нет, что вы! Вам спасибо.

Усадив женщин в машину, я махнул рукой Савику, чтобы тот уезжал. А мне нужно было решить еще пару вопросов.

«Это случилось! Мир пополнился еще двумя возращенными к жизни людьми. Теперь, когда государственная система выделила нам деньги на развитие, сама не зная кому и для чего, дела пойдут куда быстрее. И хотя сейчас нам еще приходится скрываться, с каждым новым человеком, вернувшимся из тьмы, наши позиции будут все крепче и крепче. Мы и теперь уже сильны. Мы сильны как никогда своими идеями и своей верой в жизнь. Нас не остановить – так же, как не остановить науку. Мы не говорим: кто не с нами – тот против нас, мы не говорим: око за око, зуб за зуб. Мы ничего вам не будем говорить и спорить с вами не будем. Мы просто есть и теперь будем всегда. И нам достаточно просто подождать, когда вы сами вымрете и уступите место нам. Так или иначе, нам суждено изменить этот мир. И мы его изменим. Это неизбежность, которую вам суждено принять, или исчезнуть в забвении. Ну а пока будьте, доживайте свое короткое время. Нам спешить некуда – перед нами вечность».

– Погода, и правда, прелесть.

Я достал мелочь и со всего маху подбросил вверх.

– На хорошую погоду.

Конец первой книги.

p.s

 

Неудачникам там не место

 

Как коротка жизнь капли дождя! Она родилась в чреве матери-тучи, созрела и выпала, но жизнь ее скоротечна, как полет. Обдуваемая ветром встречного потока, она летит вниз – навстречу своей гибели. Это минутное мгновенье и есть жизнь. Как она коротка и как прекрасна! Свободный полет вместе с мириадами сестер, стремящихся к земле. Ощущение свободы и независимости, трепет ветра и запах всего сущего, пришедшего с ним.

Отражая в себе весь мир, капля доживала последние мгновенья. Жизнь ее подошла к концу, и мягкое нежное тело, ударившись о крышу дома, взорвалось, оставив после себя лишь брызги. Капли не стало, но она дала возможность жить другим. Капли, ударяясь о крыши, сливаясь в потоки, сбегали на землю, включаясь в круговорот. Пройдет время, и их рождение повторится ради этого короткого мгновения – полета. Капля всегда останется каплей.

 

– Что вы там увидели?

Сергей не шелохнулся и продолжал сидеть, глядя в небо. Капли падали на лицо и стекали слезами. Сестра попыталась, подхватив за ручки кресло-каталку, увезти его в помещение клиники.

– Оставьте.

– Но вы же промокнете!

– Пусть. Дайте мне почувствовать себя живым.

– Ну хорошо. Тогда я вам принесу, чем укрыться, – сестра убежала, оставив Сергея в раздумьях.

Дождь заполнил все пространство. Подгоняемые ветром, капли набирали силу и сливались в струи, сбивая пожелтевшие листья с деревьев. Вскоре маленькие лужицы вздулись пузырями, и вода заструилась ручьями, увлекая за собой опавшую листву.

Сергей посмотрел на книгу, с которой вот уже год не расставался. Ее глянцевая поверхность намокла. Обтерев обложку рукавом, он с трудом спрятал книгу за пазуху, оберегая от дождя.

 

«Наташа, медсестра, зачем она подарила мне ее, внеся сумятицу в мою душу? Жалеет меня, нянчится. В той, другой жизни она могла бы стать моей женой, а сейчас она моя сиделка. Сколько можно об этом думать? Но я постоянно возвращаюсь в тот день. На три года назад. Это, наверное, и есть ад – изо дня в день проживать событие, которое сломало всю твою жизнь; изо дня в день видеть перед собой молодую красивую девушку, пышущую жизнью и энергией, ухаживающую за тобой, и не иметь возможности даже возжелать ее, ощутить нежность ее кожи и почувствовать запах тела. Не это ли ад? Кто обрек меня на эти муки? Кто поддерживает во мне жизнь, не давая возможности уйти по собственной воле? Невыносимо более думать об этом! Но ничего не могу поделать: ежеминутно возвращаюсь в мыслях к тем событиям. Вот и опять об этом.

 

– Сережа, то, чего мы так долго ждали, случилось, – отец, заглядывая в мои глаза, пытался отыскать в них понимание и решимость.

Но тогда я был далек от этого. Отец не спрашивал моего согласия, он лишь объяснял. В его глазах я читал готовность исполнить задуманное и веру, подпитывающую эту готовность. Обнаруживая волнение за возлагающуюся на меня ответственность, он поминутно прикасался к кресту, висевшему на шее, и с силой сжимал его. Пальцы побелели от напряжения и сохраняли отпечаток креста.

– Ты не должен даже сомневаться в правильности своих действий. Поверь мне. Я видел его, разговаривал с ним. Но не слова, не действия выдают его – нечто от зверя сидит в нем, прячется и лишь изредка проявляет свою нечеловеческую натуру. Ты почувствуешь это. Одних это располагает. Но людей знающих, таких, как мы – духовно воспитанных, это отталкивает. И он чувствует это. Будь осторожен.

– Да, отец. Я сделаю все, что ты говоришь, – ответил я.

– Тогда с Богом, – похлопал он меня по плечу.

– Давай иди, тебя уже ждут.

Я не спеша побрел к машине, доставая пистолет из кобуры.

– Ее куда? – я обернулся и протянул кобуру отцу.

Теперь я понимаю, что пошел на это без особого желания. Те последние минуты, что я видел отца, были как в тумане. Они и запомнились мне смутно. Ни выражение лица, ни то, как он стоял, даже то, что потом говорил, я не запомнил; память выхватила лишь отдельные образы и ощущения: казенная кобура, отсвечивающая черной матовой поверхностью, тяжесть оружия, от которого отвисал карман брюк, его крест, мерцающий желтым отблеском на черном и отсутствие каких-либо мыслей в тот момент.

Место, куда мы ехали, время, когда это происходило, двор, в каком мы были, также затерялись где-то в глубинах моей памяти. Я был растерян: мысль о том, что мне придется переступить порог и свершить то, к чему я не чувствовал расположения, поглощала меня всего. Но я был полон решимости все довести до конца: ведь на меня смотрели, от меня ждали, на меня возлагали надежды.

Мать умерла, когда мне было лишь несколько месяцев от роду. Отец, бросив все, стал заниматься моим воспитанием. И я безоговорочно верил ему: раз он говорит, что надо, – значит надо. Доверившись ему во всем, я все же не смог принять его веру в Бога. Истинную веру.

В Бога я верил, но, как мне казалось, не так истово, как мой отец. Я равнялся на него. Для многих он стал духовным наставником, проповедуя в храме, но я так и не принял истинную веру тогда, сомневаюсь и сейчас, и это неверие терзает мою душу. С детства я присутствовал на службах, во многом помогал отцу, жил проблемами негласной общины, возникшей при храме. Но мое участие не было потребностью души, и отец чувствовал это и очень расстраивался. Сам он уверовал и не мыслил своего существования вне Бога. Часто посадив меня возле себя, говорил:

– На все воля Божья, и всякому свое предназначение.

Он надеялся, что за его служение на меня у Бога есть свои непростые планы. Но время шло, и ничего особенного не происходило. Я отслужил в армии, окончил школу милиции, работал, как любой из тысяч простых людей, все так же помогая отцу в его духовных делах. И вот это случилось.

«Неужели я и вправду избран? Карающий меч Господа», – подумал я, когда небольшим собранием из числа близких людей мы сидели в кабинете отца. Призвав нас, он объявил о пришествии посланника самого Сатаны. Не где-то там далеко на западе или на востоке. А здесь и сейчас.

– Провидение столкнуло нас в нашем же храме. Наглый, без уважения к вере, он обвинил нас в неискренности чувств наших к Господу.

– Может, он проверял силу нашей веры? Пытался искусить нас, придя в храм? – Иван Никанорович, потрясая своей пышной бородой, побрякивая крестом на груди, вопросительно взглянул на отца.

– Не думаю. Он ничего не предлагал и не обещал. Наоборот, он повел себя так дерзко, что – каюсь – я не выдержал и бросился на него.

– И что же нам делать?

– То, что начертано свыше, то, ради чего мы жили все это время, ради чего наши предки носили эту одежду и претерпели страдания и гонения. Мы – Черная сотня, и наше предназначение – стоять на защите веры, а значит, выявить и устранить посланца.

Вдохновленные своей избранностью в борьбе со злом, мы безоговорочно поверили в истинность слов отца о появлении Антихриста. Тогда-то собрание и решило исполнить волю Божью и убить посланника, возложив исполнение казни на меня.

Но что-то меня смущало. Вечерами я разглядывал черно-белую фотографию почти двадцатилетней давности. С нее улыбался совсем молодой человек, лет шестнадцати. Я вглядывался в его глаза, пытаясь прочесть в них послание из ада. Что-то было в них, несомненно. Но чтоб от зверя! Хотя… кто его знает. Я не мог усомниться в рассказе отца с прикрепленными в доказательство фотографиями могилы того самого парня, умершего и похороненного восемнадцать лет назад, и современных фотографий, где тот же парень, не скрывая своего происхождения, гуляет по улицам Москвы. Неужели все так и есть на самом деле? Зачем он появился именно в нашем храме и спровоцировал драку с отцом? Отец сказал, что он не скрывал своего происхождения.

«Я стал бессмертным!» – так он крикнул ему в лицо, на что отец ответил: «Никто не возвращался с той стороны. Мы все стремимся в дом своего Отца, в рай, где находим любовь и вечный покой». «Я был там и не видел ни рая, ни ада», – смеялся посланник.

Такое не выдумаешь. Да и зачем отцу все это выдумывать? Неужели это случилось? Завтра все решится, завтра.

Я достал пистолет и еще раз посмотрел на него. Готов ли я? Несомненно. Черная сталь придавала сил и уверенности. Я поднял пистолет и посмотрел в разрез прицела.

– Завтра, все решится завтра.

 

Автомобиль остановился в одном из московских дворов.

– Ну что? Ты готов? – Иван Никанорович, обернувшись, внимательно посмотрел на меня.

– Да, – ответил я, пряча пистолет за спину.

– Если что – мы прикроем. Ну, с Богом!

– С Богом, – ответил я и открыл двери.

– С Богом, – уже сам себе сказал я и отправился к подъезду.

Тогда мне казалось, что я иду вершить благое деяние. Ведомый верой, я, словно заколдованный, двигался к назначенной цели, но теперь отчетливо понимаю, что не был охотником, а участь моя жертвенна. Проведение кинуло меня на плаху, безжалостно предав и сломав жизнь.

Оказавшись в подъезде, я стал подниматься по лестнице к нужной мне квартире. План был прост. Звонок в дверь: «Откройте, милиция!», я предъявляю удостоверение и вхожу в квартиру, там вершу свое дело и удаляюсь. Все это я неоднократно прогонял в своей голове и ежесекундно твердил, как некую установку.

Когда сверху послышался звук открывающейся двери, мне и в голову не могло прийти, что сейчас я встречусь с ним лицом к лицу. Через минуту шаги спускающегося человека послышались прямо над моей головой. Еще мгновенье – и мы остановились в паре шагов друг от друга.

Он встал на площадке, будто почувствовав что-то, и взглянул прямо мне в глаза. Пронизывающий взгляд, от которого не скрыться, заставил меня растерянно замереть посреди лестничного пролета. Я смотрел на него, а он – на меня. Я хорошо запомнил его молодое лицо. В нем не было ничего особенного – обыкновенное, обычное. Тысячи молодых людей ежедневно проходят мимо, среди них он легко затерялся бы.

Но взгляд, как и говорил отец, выдавал его. Тяжелый, пронизывающий, как рентген, он заставлял чувствовать себя неуютно, внушал низменность твоего положения и совершенство духа стоящего пред тобой. Окружающий мир исчезал, оставляя меня наедине, один на один с распахнутыми настежь мыслями, скрыть которые под пристальным взором было невозможно.

Я не смог утаить своих намерений, отчего ужас охватил меня, заполняя все сознание. Паскудненькая мыслишка – сдаться на его милость засела в моей голове. Разочарование, сожаление, что я не на его стороне, что встретил его не с чистыми намерениями, а с потаенной злобой. Слабость и бессилие охватили меня. Тогда там я хотел, чтобы все это быстрее закончилось, и мне было все равно как. Но все же я не мог сдаться.

Собравшись с духом, я забросил руку за пистолетом, висящим на ремне. Время остановилось. Рука, ухватившая рукоять, переключила предохранитель и выдвигалась вперед. Медленно. Я долго тренировался у зеркала, и все равно медленно. Время вдруг стало таким ощутимым и тягучим, а тело – непослушным, вязким, неуклюжим, не поспевающим за скоротечностью моих мыслей. Я принял решение, и все дальнейшее уже происходило будто без моего участия. Я лишь словно наблюдал со стороны – не отрываясь, не упуская из виду, прямо в глаза, не моргая. Казалось, что он все так же неподвижно стоит и ждет дальнейшего развития событий.

Когда моя рука, несущая смерть, направила на него ствол пистолета, его глаза вдруг свернули красным, отчего мне стало совсем невыносимо. Я готовился нажать на курок и с трудом удерживался, чтобы не сделать этого раньше времени – так мне хотелось закончить скорее и уйти от гнета его глаз. Все происходило в полной тишине. Я слышал, как секундная стрелка моих часов передвинулась, отметив секунду, в течение которой и произошли описываемые события.

Я проиграл. Я морально был готов к проигрышу, сдался, не начав действовать, и дальнейшее не очень удивило меня. Тяжелая сумка вылетела откуда-то сбоку и, ударив по кисти, выбила пистолет. Я слышал, как тот ударился о стену, упал на ступеньки, и тяжелый металлический звук замер, растворившись в тишине. Его глаза вдруг исчезли, и в следующее мгновенье я, перелетев через перила, упал на ступеньки и потерял сознание. Очнувшись, открыл глаза. Парень стоял в метре от меня.

«Все, мне конец», – подумал я, когда он нагнулся и подобрал со ступенек мой пистолет. Но лишь взглянув в мою сторону, парень бросил ствол в сумку и вышел из подъезда.

«А как же наши? Они в машине. Надо все отменить!», – беспокоясь за ожидающих меня, я с трудом поднялся и поспешил на улицу.

«Только не стреляйте», – мысленно молил я, надеясь на их благоразумие. Парень, за которым мы пришли, бегом пересек двор и вскоре скрылся под аркой. Я бросился к машине.

– У него мой пистолет.

– Что там произошло? – Иван Никанорович спросил, не глядя, копошась, доставая из бардачка оружие.

– За ним поехали! – крикнул он Степану, и автомобиль сорвался с места.

– Не надо за ним, – старался я отговорить товарищей.

Казалось, что еще одной встречи я не переживу.

– Надо! Если он сейчас уйдет, то, боюсь, мы его уже не найдем.

– Мы не справимся с ним. Вы видели его?

– Видели. Глаза! У него красные глаза! Жуть! Это он, мы его нашли! Мы должны сделать это! Иначе сам знаешь, что случится.

– Знаю, – смирился я, стараясь загнать страх глубоко внутрь.

Он бежал. От нас бежал, распаляя нас, зажигая в нас инстинкт охотника. Мы старались не упускать его из виду. Выхватив стоящее такси, которое тут же влилось в поток машин, он стремился выбраться из города.

– Степан, давай по встречной! Нет никого.

– Ты как? – Иван Никанорович обернулся и взглянул на меня. – Готов?

– Мне не с руки.

– Тогда, Валера, давай ты, – Иван Никанорович, вынув укороченный АКМ, протянул его Валерию.

– Давай, сейчас сравняемся, пали из окна.

– Но там же водитель, – мимоходом заметил Валера, открывая окно.

– Ну постарайся не задеть его. С трех метров не промахнешься, – съязвил Иван Никанорович.

Мы нагоняли их по встречной. Поравнявшись с машиной, Валерий выставил ствол и ждал удобного момента. Люди из соседних автомобилей, завидев оружие, сбавляли скорость, перестраивались в другой ряд, стараясь отдалиться от страшного соседства. Парень спокойно сидел на заднем сиденье и смотрел на нас, не выдавая своего беспокойства, казалось, он даже слегка улыбался.

– Боже! – поочередно повторяли мы, пряча свой страх каждый раз, когда посланник переводил взгляд на одного из нас.

Выдержать тяжесть взгляда было невозможно. Проваливаясь в глубину пугавшего нас ада, мы поочередно отводили глаза, но любопытство снова брало вверх.

– Он не боится нас. Вы видите, он не боится нас! – кричал я.

– Мы тоже его не боимся, – отвечал Иван Никанорович.

– С нами Бог.

«Где он, этот Бог?» – усомнился я в его словах и сдался: «Будь что будет».

Тревожное чувство не покидало меня. Не покидало оно и моих товарищей. В их движениях я читал страх, но не страх перед грехом убийства, а страх перед неизведанным, но в то же время знакомым явлением, перед непонятной силой, о которой они знали всю жизнь, с которой доселе не встречались, но знали о ее могуществе.

Вера, с которой мы жили, получила своего рода подпитку в лице этого юноши, воплощавшего для нас вселенское зло. И, ведомые волей Божьей, мы уже не сомневались в своей правоте и готовы были пожертвовать своей жизнью во благо людей. Все остальное уходило на второй план, наша миссия затмевало все.

– Давай кончай его,– скомандовал Иван Никанорович, когда наш автомобиль поравнялся с такси.

Мы увидели его так близко, что до него можно было дотянуться рукой. Валера прицелился, но в следующую секунду посланник перевалился через плечо водителя и крутнул руль. Их машина выскочила на встречную полосу, подрезав нашу. Степан, уходя от столкновения, взял влево и, тут же увернувшись от встречного автомобиля, взял еще левее, задевая боковой стороной по отбойнику. Сыпанув искрами, мы резко взяли вправо, встраиваясь в свой поток.

– Ух! Пронесло!

– Притормози. Не спеши. Там дальше пост ГАИ. Посмотрим, что они предпримут. Мы отстали. Но они не остановились и продолжили движение.

– Странно, на их месте я бы остановился, – вставил Степан, когда автомобиль преследуемых без остановки проехал мимо стоявших сотрудников милиции.

– Все бы остановились на их месте, а они нет. Значит, у них другие планы.

– Это ловушка. Он ведет нас в ловушку. И меня он не убил в подъезде только потому, что решил нас всех скопом и без свидетелей.

– Глупости. Перетрусили, вот и рванули. Тем более, что им наверняка показалось, что мы от них отстали.

– Давайте без эмоций. Нагоняем и доделываем твою работу.

Моя осторожность стала раздражать Ивана Никаноровича. Трасса становилось все свободнее, и вскоре встречные автомобили стали попадаться крайне редко. А погоня все продолжалась. Нам никак не удавалось нагнать их. Их старенькая «копейка», пуская черный дым, на последнем издыхании все же не хотела сдаваться.

– Мы перегружены, – оправдывался Степан за медлительность своего автомобиля.

Несколько раз Иван Никанорович вытягивал руку в окно и делал несколько выстрелов, надеясь на удачу, но удача не сопутствовала ему. Пули не достигали цели или же, не принося никакого вреда, застревали в багажнике. Но вот преследуемый автомобиль стал притормаживать, и мы уперлись носом в бампер.

– Валера, готовься!

– Тормози! – кричал я, но меня никто не слышал.

В горячке погони никто не обратил внимания на то, что парень развернулся и в упор смотрел на нас, улыбаясь. В его руках, отливая чернотой, блестел мой пистолет. Ощущение необратимости судьбы опять возникло вместе с остановившимся временем. Тяжелой неизбежностью, вопреки твоей воле, волна событий накатывала, искажая пространство.

Заднее стекло «копейки» взорвалось мелкими осколками, когда из черной дыры моего же оружия, изрыгавшего пламя, посыпались пули. Поначалу я не сообразил, куда он стрелял. Но, взглянув ему в лицо и поймав его отстраненный взгляд, все понял.

– Засада! Это засада! – пронеслось в голове.

Пробитое колесо повело нас влево навстречу движущемуся огромному грузовику. Степан направил автомобиль в кювет, но столкновения избежать не удалось. Удар пришелся в заднюю часть машины со стороны Валерия. Смяв дверь, грузовик по касательной ушел в сторону, размозжив голову другу, подбросив нас и выкинув в кювет.

Тело Валерия болтало по салону, и кровь из зияющих ран заливала все вокруг. Словно находясь в невесомости, не имея возможности контролировать движения своего тела, я лишь наблюдал, как в огромном барабане салона перемалывало и перекручивало наши тела. Удар о землю – и снова круговерть. Салон наполнился выпавшими предметами, битым стеклом, землей, кусками дерна, которые словно зависали на мгновенье, падали и вновь подлетали. Все это вертелось вместе с нами, врезаясь в кожу, раня нас.

«Когда это закончится, мы уже будем мертвы», – пронеслось в голове.

Я закрыл глаза и успокоился впервые за этот день. Мне все стало безразлично, я смирился и расслабился. Автомобиль еще долго вращался, разбрасывая обломки по земле. Наконец он остановился. Тишина.

«Неужели пронесло?» – я открыл глаза.

Только теперь я понял, что меня придавило безголовое тело Валерия. Автомобиль лежал на крыше, и его белая внутренняя часть стала краснеть, заполняясь кровью. Тошнотворный запах крови, плоти, брызнувших мозгов, смеси остатков скальпа с мокрыми от крови волосами проник в мои легкие, вызывая рвоту. Меня тошнило и кидало по салону. В панике я старался удалиться от этого ужаса, но заклинившая дверь не выпускала меня наружу.

– Все живы? – Иван Никанорович попытался отстегнуть ремни, опутавшие его.

– Я вроде цел, – прохрипел Степан.

– Валерий погиб, – выдавил я, немного приходя в себя, судорожно оттираясь от крови, смешанной с собственной блевотой.

И тут я увидел ноги идущего к нам человека.

«Спасение, нас вытащат», – мелькнуло в голове.

Но в тот же момент два хлопка и гулких удара поверх моей головы заставили меня пригнуться.

– Что это? – прокричал я.

– У нас гости!

Дверь со стороны Ивана Никаноровича задергалась и со скрежетом распахнулась. «Нет, только не это!» Ужас и паника овладели мною, в поисках выхода я стал метаться по салону. Еще одной встречи мне не пережить. Я уже не понимал, что происходит, да и не хотел. Лишь одна мысль вертелась в моей голове – убраться отсюда подальше.

Он смеялся. Не просто смеялся, а безумно смеялся, перекатом от визга до рыка. Громко и открыто, не прячась и не стесняясь вырвавшегося наружу естества. Его глаза – два красных фонаря светились безумством и ненавистью к нам. Сущность проглядывала и искажала черты лица, проглядывая сквозь внешнее спокойствие. В расширенных от возбуждения ноздрях и оскале демонической улыбки мелькало звериное начало.

От этого мы сами становились безумны. Разум покинул нас, лишь животное желание жить владело нами. В страхе мы готовы были отречься от всего прошлого и сдаться на милость и величие пусть и темной стороны. Но ему это было не нужно. От его смеха в жилах леденела кровь, а душа в ужасе замирала. Он почувствовал наше желание, но не изменил своего решения. Мы были приговорены.

Бензин стекал двумя струйками в салон через два пулевых отверстия, наполняя все вокруг едким запахом. А он смеялся, ждал, пока ванна наполнится. Мы были в ловушке: спутанные ремнями, бились, как рыбы в сетях, но все было напрасно. Холодная жидкость, смешавшись с кровью Валерия, смочила нашу одежду, заполняя холодом наши тела.

Я не слышал, что кричал Степан, не слышал, что говорил Иван Никанорович. Я даже не слышал собственного крика. Я рвался наружу. И тут я увидел путь к спасению и, выбив повисшее пленкой заднее стекло, пополз наружу. А в следующее мгновенье, ощутив мир вокруг себя, запах травы, силу солнца, жучка, севшего на мое лицо, я погрузился в ад.

Жар обдал мое тело. Я чувствовал, как горят мои волосы, как поток огня бежит по одежде, обугливая ее, въедаясь в кожу, принося нестерпимую боль. Но я не умирал, даже не потерял сознание. Я горел заживо. Долго. Слишком долго. Достаточно, чтобы понять, что твои ноги превратились в золу, а тело в обугленное, покрытое коркой, но пока еще сырое мясо. Кричать уже не было сил, и я просто лежал и ждал, когда умру. Но я не умер. Почувствовав, что кто-то, взяв меня за руку, потянул, я провалился в забытье.

 

Дождь прошел так же внезапно, как и начался. Принеся осеннюю прохладу и свежесть, он отправился дальше, отдавая свою дань земле.

Наташа укрыла меня покрывалом и поспешила обратно в корпус. Глядя на ее легкую походку, я грустил, размышляя о прошлом и настоящем, не забегая в будущее. Последние капли, падая на мое лицо, стекали по щекам, скрывая слезы. Невыносимость моего положения, безысходность часто выдавливали из меня слезы бессилия.

Красавица и чудовище. Беспомощное чудовище. Кто она? Просто девушка, живущая своей жизнью и не подозревающая о том, что стала свидетелем трагедии человека, поставленного перед выбором. Или же невольный участник событий? Винтик в игре двух сил? Зачем она принесла мне эту книгу – заронившую зерно сомнений в мою душу, червем съедавшую меня, толкавшую к предательству? Сколько вопросов! Да и важно ли это? Наташа. Единственная женщина в моей нынешней жизни. Милая девушка. Слишком милая.

Я закрыл глаза, вспоминая моменты, когда, меняя повязки, она невольно прикасалась ко мне. Ее нежные прохладные пальчики, задевая мое тело, вызывали тоску и безысходность по утраченному мною чувству. Видя ее красоту, улыбку, блеск глаз, чувствуя запах ее духов, я поглощал эти токи, исходившие от молодой женщины, но они будто наталкивались в непреодолимую стену и растворялись в глубине моего сознания, так и не сумев трансформироваться в желание или хотя бы во влечение. Не говоря уже о любви. Благодарность. Только благодарность. Это все, что я мог испытать к ней. И это угнетало еще сильнее. Неполноценный.

Я открыл глаза и взглянул на то, что осталось от моего тела. Стыдливо спрятав обрубок правой руки под покрывало, придержал им книгу.

А ниже и нет ничего. Даже в туалет не могу сам сходить. Проколотый мочевой пузырь сливал по капле содержимое через трубку. До сих пор врачи со всей страны съезжаются посмотреть на меня, удивляясь, что я смог выжить. Но я живу. И, наверное, все же знаю, в чем смысл моего существования. Я застрял меж двух миров. Мое сомнение привело меня к этой ситуации. Я усомнился в Боге. В приступе отчаяния и боли я готов был отдаться во власть Антихриста.

Самое печальное, что я и сейчас сомневаюсь. Уж больно убедительно он сумел доказать мне первичность тела перед нашим сознанием. Говоря о том, что сознание – это лишь наши потребности и возможности, он лишил меня части этих потребностей и почти всех возможностей. Отняв небольшую часть плоти, он лишил меня того, ради чего многие из нас живут; удалив влечение и любовь к женщине и возможность насладиться ею, закрыл для меня эту тему, тем самым сузив мое сознание. Он украл часть моей души, забрав из нее желание и любовь. На что я готов, чтобы вновь испытать это чувство? Чувство. Да я на многое готов ради того, чтобы, вдыхая запах Наташи, почувствовать, как сильно начинает биться мое сердце, как тело наполняется трепетом и любовной дрожью. Вспомнить, как касаются ноги прохладной травы и окропляются утренней росой. Дотрагиваться до предметов и чувствовать их, а не просто видеть. Ощутить силу своего тела, бегущего по полю. На что я готов ради этого? Я достал книгу.

Ни названия. Ни автора. А зачем? И так все ясно. Поначалу я и не понял, что это за книга. Читал и думал, что речь идет о молодом человеке, ищущем свое место в мире. Но потом все раскрылось. Да, он убеждал нас всех, что он такой же, как мы. Пытаясь через книгу склонить нас на свою сторону, замаскировав свои намерения, обещая вечную жизнь. А всего лишь надо встать на его сторону, поставив подпись, присвоив себе номер. Вот он мой номер. Я перевернул книгу. На обратной стороне под надписью «Код реинкарнации» был выдавлен девятизначный номер. Всего-то – поставить подпись.

Я закрыл глаза, представляя свою новую жизнь. Мать, которой я никогда не видел, а знал лишь по фотографиям. Отец – живой, бредущий с косой в поле. Дом в деревне, деревья, зелень, яркое весеннее солнце и я – еще ребенок, бегающий по траве. Может, у меня могли быть еще братья и сестры. Он гарантировал все это. Его не смущало даже то, что ему пришлось бы поднять людей из могил.

То, о чем мы все знали и чего ждали, пришло. Апокалипсические предсказания о пришествии Антихриста сбываются. Но, похоже, этого пока никто не замечает. Или не хочет замечать. Раньше я даже не сомневался, на чью сторону встал бы, а сейчас сомневаюсь.

Что плохого в том, что он вернет всех нас к жизни? Даст возможность любить и чувствовать этот мир? Что в этом плохого? И почему мы должны бояться этого? Да, он искушает нас, но он дает нам выбор. А какой выбор у меня сейчас? Умереть? А дальше что – рай? А есть ли он вообще, этот рай? Мрак, забвение – вот что есть.

Бог… почему он молчит? Дает нам самостоятельно сделать свой выбор? Испытывает нашу веру и силу духа? Или же его попросту нет – так же, как нет и Антихриста? А есть человек и наука, технологии, дающие нам новые представления о жизни.

А он ведь приходил ко мне. Я почувствовал это однажды. Но всепоглощающего панического страха уже не было, просто ощущение беззащитности.

– Что тебе еще от меня нужно? – спросил я, когда почувствовал, как кто-то взял за поручни кресло и покатил по дорожкам парка. Я не видел его, но чувствовал. То немного забытое чувство страха и беспокойства вернулось ко мне вновь. Сердце забилось, сжимаясь и взрываясь, чередуясь, разгоняя мою кровь. Все раны разом заныли, принося боль, но я не показал этого. Он не ответил.

– Ты убил моего отца?

– Да, я. Вы не оставили мне выбора, я защищался.

– Ты пришел убить меня? – спросил я его, прислушиваясь к его голосу – спокойному и совсем не демоническому, обыкновенному.

– Нет. Просто навестить тебя.

– Радуешься своей победе?

– Чему мне радоваться? Мне просто жаль тебя.

– Так я и поверил.

– Вера – это твое право. Не верь. Но и мне обманывать тебя незачем.

Коляска остановилась, и я услышал удаляющаяся шаги. Он ушел, оставив меня у корпуса клиники. На ручке покачивался оставленный пакет с мандаринами. Их запах, вырываясь из тесноты кулька, доносился до меня, вызывая слюну.

Странная штука – жизнь! Такая мелочь – мандарины, а сколько мыслей по их поводу, сколько воспоминаний! Не удивлюсь, что если он специально принес их. Что он хотел этим сказать? Что подчеркнуть? Был шанс умереть, закончить это мучение, – злился я на свою несообразительность. Несмотря на свою невыносимую и бессмысленную жизнь, я все же цеплялся за нее.

«Почему он не убил меня?» – подумал я тогда. Неужели ему нужна моя душа?

Вскоре после этой встречи Наташа принесла мне книгу. Я хотел было спросить, где она ее взяла, но боялся услышать ответ. Я не хотел этого знать. Опасался, что она каким-то образом связана с ним или приняла его, поставив подпись, и тогда я оставался совсем один.

Сколько раз я прочитал книгу? Уже и не помню. Вчитываясь в строчки, я проникал в мысли писавшего их человека, знакомился с идеями, движущими им. Но до конца принять не мог. Не верил. Не сказанному там, нет. Я не верил автору. Настороженно относясь к каждому написанному слову, я жил не своим умом, а заповедями, заложенными мне в голову отцом.

«Он будет говорить гладко и складно. Логика его будет неоспорима, а факты неопровержимы. Но мы все равно не должны склоняться на его сторону, так как он искуситель и это его ремесло. Только вера в Господа нашего спасет нас от искушения и не даст сбиться с пути», – говорил отец, проповедуя, донося слово Господне людям, внимающим его словам. Внимал и я.

Я не мог предать отца. Не веру в Бога, а именно отца. Это сделало бы бессмысленным его жизнь, перечеркнуло бы все его труды и деяния. И я верил ему, а через него и в силу Бога. В Бога. Я верю в Бога. Я сделал выбор, и дальше его у меня не было. На этом заканчивалось мое осмысленное существование, – пришел я к выводу, чувствуя, как зашлось мое сердце.

Рука ослабла и книга, соскользнув на землю, упала, раскрывшись.

– Что это? Что с ним?

Сердце билось неровно, колтыхаясь в груди, выпрыгивая наружу, и через миг остановилось совсем. Тишина повисла гулом в ушах, я не слышал ударов собственного сердца. В глазах стало темнеть.

«Это конец, – понеслись мысли. – Где туннель?» – беспокоясь, мысленно кричал я.

Туннеля не было. Не было и все обволакивающей массы, мрачной, черной, вязкой, как кисель, выползающей из-под земли. Ничего из того, чего я ждал, не случилось. Сознание сузилось до размеров черепной коробки, загоняя мою сущность в тесные рамки, сдавливая, ограничивая ее. Мир исчезал в темноте, окружившей меня.

Отмирая, нервные клетки дарили мне образы из прошлой счастливой жизни. Солнечные летние дни, колышущиеся под слабым дуновением ветерка листья деревьев. Цветы в нашем дворе, пчелы, облетающие их. Школа, первая любовь, поцелуи. Друзья. Я иду в детский сад, торопливо шагая, еле поспевая за широкими шагами отца, держу его за руку, счастливо улыбаясь. Мать, держащая грудничка на руках, напевающая колыбельную песню, склонившись над моим лицом, целуя его поминутно, укачивает меня. Ее ласковые глаза и нежный голос, и ощущение защищенности мелькнули последней вспышкой.

Остатки воспоминаний, чувств и образов пронеслись, и все погрузилось в темноту. Я умер.

 

– Он умер так же, как и выжил. Никто не ждал от него этого, – Наташа присела и подобрала книгу. – Жаль, что он так и не принял или не решился принять описанное в этой книге. Мне жаль его, по-человечески жаль. Может, в следующих жизнях у нас и могло что-то получиться.

– Говорят, у него отец был священником. А ты же знаешь, как они восприняли новое учение, – подруга подняла книгу, захлопнув ее.

– В пятой палате есть один безнадежный, пойду ему отдам. Пусть почитает, может, он будет поумнее.

– Вот именно – поумнее. Человек, написавший книгу, так и сказал.

– В будущем нет места нерешительным и слабакам. Реинкарнация открывает дорогу думающим, решительным, не склонным к средневековым предрассудкам людям. Эволюция человека продолжается, и будущее только за такими людьми. За людьми, которые будут править смертными гоями, внуками и правнуками тех, кто выбрал другой путь.

– Да, неудачникам там не место. Так что не о чем жалеть, подруга.

– Все равно жалко. Был человек, и нет человека. Я успела привыкнуть к нему. А теперь как будто и не хватает чего-то.

– Ты чего? Решила всплакнуть?

– Нет, это капли дождя попали на лицо, – Наташа утерла слезы.

– Пойду санитаров позову, пусть уносят тело.

 

– Дождливая нынче осень.

Наташа положила цветы на могилку и побрела к выходу с кладбища. С каждым шагом могилка Сергея отдалялась, терялась среди тысяч таких же беспризорных могилок казенного кладбища. Наташа проходила мимо множества похоронных процессий, тянувшихся нескончаемым потоком. Малочисленных родственников, скорбно бредущих вслед за гробами, пожилых женщин в черных платках, поминутно осенявших себя крестным знамением. Мимо священников, отпевающих усопших, суетливых рабочих, перебегавших с лопатами наперевес от одной могилы к другой. Мимо экскаватора, копающего траншеи будущих захоронений.

Проходя мимо всего этого, она не могла избавиться от мысли о конвейере смерти, о деле, поставленном на поток. За обыденностью происходящего и не видно самого таинства смерти. Лишь способ спрятать подальше столь неудобные мертвые тела. Спустя пятьдесят лет бульдозер сровняет кладбище. Рабочие построят дома, а люди, живущие в них, умрут и будут положены где-нибудь в другом месте.

«Нет, я не хочу так. Смерть уравнивает всех. И как бы богато ты ни жил, и как бы знаменит и велик ни был, рано или поздно уступаешь свое место другим и растворяешься среди миллиардов когда-то живших людей. Я буду жить всегда. Уступить свое место – это удел неудачников».

Выйдя за ворота кладбища, Наталья развернулась и напоследок посмотрела в сторону могилки Сергея.

Больше она никогда не была на кладбище – ни на этом, ни на другом.

Вставка изображения


Для того, чтобы узнать как сделать фотосет-галлерею изображений перейдите по этой ссылке


Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.
 

Авторизация


Регистрация
Напомнить пароль