И будь, что будет...

Они идут молча и быстро. Они опаздывают. Привычные три ступеньки наверх, тяжелая дверь. На ходу снимая и шурша плащами, почти бегом по узкому, с бесконечными поворотами коридору, такому узкому, что и двоим разойтись трудно. Они торопятся на занятия. Младшая уговорила старшую, и теперь они обе с удовольствием, с какой-то ненасытной жаждой напитываются новыми представлениями и понятиями.

Вот и аудитория. Дверь открыта, значит преподаватель ещё не пришел. Заняли свободный последний стол, отдышались. Вообще они привыкли сидеть за первым столом — там лучше связь с лектором. Сегодня по расписанию первым занятие по теории личности — зачет. Ирина собирается сдавать устно, а Юля предпочитает рефераты. Они выбрали разные темы. Ирина будет защищать теорию Роджерса — она ей кажется наиболее гуманной, да и называют её недаром гуманистической. Юля же выбрала Фрейда. Она писала всю ночь и сейчас какая-то вялая. Ирина беспокойно поглядывает на неё. У обеих высшее техническое образование, но в новой реальности, в том времени, куда они опустились после стольких лет развитого социализма и давно обещанного коммунизма, нет места для нормальной работы инженерам. Многие научно-исследовательские институты, КБ и прочие организации развалились, как карточные домики, а тех смехотворных денег, которые платят в ещё не развалившихся, не хватает на элементарную потребительскую корзину, которой стало модно мерить потребности человека.

Сюда, в УПМ, что означает университет педагогического мастерства, на факультет психологии Ирина и Юля пришли через три года после тяжелейшей операции, перенесенной Юлей по жизненным показаниям. Они и не предполагали, что будут учиться с огромным удовольствием, открывая для себя новые предметы, новые понятия и приобретая иные, отличные от привычных, точки зрения на многие аспекты жизни. Ирина иногда с восторгом упивается каким-нибудь открытием для себя в возрастной психологии или в той же теории личности. Юля более сдержанна в эмоциях, ей нравится точность и определённость во всем, поэтому некоторые размытые формулировки её раздражают. Но зато по матстатистике она схватывает все мгновенно, и преподаватель уже не раз выделяла её способности.

В аудиторию входит тощенькая женщина лет 40 с очками в тяжелой роговой оправе, сидящими на самом кончике носа. Она ведет теорию личности. Говорит размеренно и многозначительно, словно этим желая придать солидность своему виду.

Но Ирине нравится всё: и сама эта женщина, которая, как уже известно, только что защитила докторскую, и то, как она говорит. Ирина удивляется, как могла когда-то пропускать лекции в ВУЗе, так ей нравится учиться теперь. Идет занятие — спокойно и ровно. Один за другим защищают свои темы те, кто решил сдавать зачет устно. Доходит очередь до Ирины. Она обстоятельно излагает все, что вычитала в книгах по теории Роджерса и, получив уже привычное «отл», довольная садится на место. Юля узнает оценку своего труда только на следующем занятии. Затем любимая Юлина матстатистика, но она как-то вяло реагирует на лекцию. «Совсем устала» — волнуется Ирина.

После занятий заходят в угловое кафе, немного отдохнуть и перекусить. Время есть, детей брать из садика ещё рано — у них тихий час.

Заказав по салату и стакану сока, растягивают удовольствие, перебирая новых знакомых из потока. Состав его в основном педагогический — учителя, заведующие школ, даже директора, решившие получить диплом психолога. Скоро будет, как в Америке: на каждого россиянина по психологу. Контингент учащихся амбициозен и категоричен. Сидящая сзади директор какой-то школы соображает медленно, когда ставится задача или даётся практическое задание, но при этом злится и пыхтит, выражая это хмыканьем и перешептыванием, если преподаватель хвалит Ирину или Юлю. Ирину такое поведение не раздражает, слегка забавляет — она понимает, что сильный технический вуз и многолетняя работа дали ей хорошую базу для сообразительности. Юля вообще никак не воспринимает пыхтение соседок сзади. Она много моложе их и не вызывает раздражения — считается, что её голова и должна быстро соображать и реагировать. «Если б они знали…», — думает Ирина, с гордостью и нежностью поглядывая на Юлю. Посидев в кафе полчасика, они поднимаются и едут к своим каждодневным делам: брать детей из садика, встречать мужей, готовить, кормить…

«Если б они знали…» Никто в потоке не догадывается, что они мать и дочь. Моложавая Ирина вполне может сойти за старшую подругу или приятельницу тридцатилетней Юли. Тем более, что возраст сокурсниц колеблется от 20 до 50.

«Если б они знали… — в который раз повторяет про себя Ирина, — что Юля три года назад перенесла тяжелейшую операцию по удалению опухоли мозга, злой опухоли.»

Впрочем, зачем это кому-то знать? Это касается их двоих и самых близких им людей. Она помнит ту страшную весну через год после рождения второй внучки, когда, не выдержав участившихся головных болей дочери, Ирина повела её по врачам. Двухнедельный обход ничего не дал, кроме размытого диагноза — вегето-сосудистая дистония. Компьютерную томографию тогда делали в 2х или 3х диагностических центрах города и запись была на многие месяцы вперед. Одарив не одного мед. работника и пробившись на компьютер, Ирина помнит как дурной сон тот ужасный день, когда женщина в белом халате со снимком в руке подошла к матери, ожидавшей свою дочь в холле, и сказала: «Ничем не могу вас порадовать — у вашей дочери опухоль мозга. Нужна операция». Ноги задеревенели и вросли в пол. Ирина не сразу поняла смысл слов, так она была не готова к этому. Как сказать дочери, чем успокоить? Как держаться самой?!

Был чудесный весенний день 1 апреля, и как чья-то злая шутка — такой диагноз. Из здания они вышли молча, полностью погруженные в одну тяжкую думу. Но мать не имела права молчать и отчаиваться, и она чуть ли не весело стала рассказывать дочери о том, сколько сейчас различных методов по рассасыванию опухолей, а уж если, в крайнем случае, грозит нейрохирургия, то она достигла таких невиданных высот… Юля молчала… Она всегда была выдержанной и чуткой к близким, и матери казалось, что за себя дочь переживает менее всего. И они «рассасывали» опухоль новомодным витуридом и параллельно ходили к парапсихологам, которые тоже какими-то своими методами якобы воздействовали на опухоль. Всё это длилось немногим более месяца, пока дочь не стала терять сознание. По жизненным показаниям её оперировал известнейший нейрохирург, светило в этой области. Ирина помнит свой полубезумный выход на него через каких-то знакомых в предпраздничный день Победы, когда его должны были где-то чествовать, как человека военного и как юбиляра. Но дочь, её бесценная дочь теряла сознание, привезенная в палату его больницы, а мать не могла допустить, чтобы операцию делали менее опытные врачи. Она звонила и звонила в его профессорский кабинет академии, где он, возможно, мог быть. На n-ый звонок он, на минуту зачем-то вошедший в кабинет, снял трубку. «Умоляю приехать» — сквозь слёзы просила Ирина. И бросив всё, он приехал. Он был человек старой формации — он не мог отказать матери, её крику о помощи, он не мог бросить больную. Он, изведавший во всей необъятной полноте боль и страдания людей, не привык и не стал глух душой. Он не захлопнул своё сердце, и Ирина на всю оставшуюся жизнь полюбила этого человека, как спасителя. Узнав гистологию, лечащий и зав. отделением объявили прогноз для дочери — от года до двух. И это всё, за что боролись? И только «спаситель» сказал тихие, добрые слова: «Надо жить и надеяться. Бывает всякое.» И вот они живут уже три года, живут полноценно, качественно и надеются. Впрочем, дочери мать о прогнозе ничего не сказала…

Они спускаются в метро и занимают свободные места. Юля выглядит цветущей молодой женщиной. Глядя на неё, невозможно представить, что ей пришлось пережить… Модная стрижка, открывающая красивый лоб, очерченный фигурной скобкой волос, как у пингвина, говорят внучки… Прямой тонкий нос, умные с грустинкой глаза и нежный овал лица… Она выглядит не больше, чем на двадцать с маленьким хвостиком, и молодые люди постоянно обращают на неё внимание. Но они почти всюду вдвоем: на учебе, за покупками, в садике… Они как никогда раньше сблизились за эти годы и нашли столько точек соприкосновения, словно открыли друг друга заново.

Юля — постоянная забота, боль и надежда матери. Внучки идут следом… Ирина с мужем забрали внучек к себе, чтобы по ночам или когда болеют, они не беспокоили свою мамочку, красивую, любимую мамочку, которая никогда голоса на них не повысит, в отличие от бабушки… Их мама с папой живут в этом же доме, только в другом подъезде. Поэтому обе семьи до позднего вечера находятся у Ирины с мужем. Здесь же проводят и выходные — квартира хоть и небольшая, но все же трёхкомнатная…

Раз в полгода Ирина ездит с Юлей на компьютерную томографию, а потом к их любимому Виталию Александровичу. Он смотрит снимки и радуется, что Юля пока их не подводит…

Летом Ирина с Юлей и детьми выезжают на дачу. Дача у них в чудесном месте на берегу залива. Загорать Юле нельзя, и пока Ирина с девочками купаются и греются на песке, она сидит в тени деревьев и читает. Чтение стало для неё основным и любимым занятием. Ирина старается оградить дочь от дел, которые могут сильно утомить, но та все равно хватается то за одно, то за другое — не полежит, не посидит без дела. Каждый вечер, когда все улягутся спать, Ирина молит Бога продлить то, что есть, спасти и сохранить дочь. А душа постоянно тревожится, и тяжелые мысли иногда не дают уснуть до утра.

А пока они, как обычно, идут за детьми в садик. Старшая учиться в 1-м классе при садике. Девочка подготовленная, способная. Прекрасно рисует. Ирина водит ее в художественную школу, но девочка любит рисовать не программные задания, а по наитию души. И именно эти рисунки наиболее интересны, а знакомый художник сказал, что давно не видел, чтобы в 6 лет так рисовали. Младшая — хрупкая и капризная, но самолюбивая и многое перенимает от старшей. Подходя к садику, Ирина видит, что дети уже гуляют на площадке. Увидев маму, они бегут навстречу. «А у меня сегодня три уточки» — это старшая получила в тетрадях поощрения за хорошую работу — уточки на полях. Младшая капризно рассказывает, как Витька сломал ее динозаврика, которого они принесла утром из дома. Юля обнимает своих девочек — тихо успокаивает младшую, нежно целует за успехи старшую. Ирина наблюдает, стоя рядом, и сердце тоскливо сжимается: «Господи, продли это, продли…» Ни днем, ни ночью, она не забывает о прогнозе и молит небо, молит все, что ее окружает, пощадить, уберечь дочь.

Не смотря ни на что, Ирина считает себя счастливой матерью: у неё прекрасные дети. У неё умный, красивый сын. Занят интересной работой со стабильным заработком. И семья у него вполне сложилась. А дочь сильная, выдержанная и в то же время удивительно чуткая и добрая. Нет, не беда её сделала такой — это раскрылась во всей полноте её натура в трудный период жизни. Ирина понимает, что Юля догадывается, какой дамоклов меч висит над её головой, но ни разу, ни словом, ни настроением она не дала это почувствовать близким. Ни разу не ударилась ни в нытье, ни в апатию, а периодическое недомогание тщательно скрывает. И если мать начинает что-то обеспокоенно выяснять, она просто отвечает: «Томография покажет, какой смыл переживать заранее».

Иногда они вдвоем уезжают куда-нибудь погулять, отдохнуть. И темы для разговоров неисчерпаемы: от бытовых до философских. Они спокойно говорят о смерти вообще, и тогда жизнь, их привычная жизнь, как в уменьшительном стекле отодвигается, мельчает; становятся незначительными, почти никчемными её проблемы; ослабевает всё то, что давит и болит, и обретается какая-то внутренняя свобода и невесомость. А всё, что находится за пределами этого уменьшительного стекла, кажется вечным, не страшным и притягивающим, как земля, когда смотришь на неё с высоты последнего этажа. Ирина не отвергает эти вербальные и мысленные уходы от жизни, воспринимая их как упражнение неизбежного, но возвращается в грешную реальность с чувством облегчения, с большей радостью к мелким, бытовым её делам. Дочь же как будто остается на полпути… Участвуя во всех семейных делах, она не отдается им с тем энтузиазмом, который иногда демонстрирует Ирина, пытаясь увлечь за собой. «Значит, так должно быть», — думает мать. Дочь ей часто кажется мудрее, спокойнее, лишенной мелкой суетности. Как глубокая многоводная река течет плавно и свободно в своих берегах, так и её дочь принимает данную ей жизнь спокойно и с достоинством, не оглядываясь и не трепеща от страха перед неизвестностью. «И в кого она такая?» — нередко с болью и любовью задает себе вопрос мать.

До окончания первого курса факультета психологии остается меньше месяца. Зачеты перемежаются экзаменами. На экзамене по матстатистике Ирина растерялась и не сразу сообразила, как решать задачу. Юля, уже получившая своё «отл.», подкинула ей шпору. А после они шли и смеялись, как бессовестная Ирина воспользовалась шпаргалкой. «Ну как настоящая студентка лет 30 назад!» — восклицала она, чувствуя себя явно помолодевшей, исподтишка с гордостью поглядывая на дочь. Завершается сессия двумя курсовыми работами. Ирина и Юля готовятся на совесть. Учеба обеим приносит не только волнения, она доставляет им истинную радость. Впереди ещё два курса и диплом. Но это ещё далеко. А близко лето, дача, заслуженный отдых.

Июль и август выдались жаркие, душные. Солнце утомляло — даже в тени деревьев не чувствовалось хоть какой-то прохлады. Все ходили ленивые, разморенные. К концу лета у Юли стала чаще побаливать голова, но она пыталась скрывать. С щемящим от страха за дочь сердцем Ирина вглядывалась, всматривалась, пытаясь понять её самочувствие. Но та, как всегда, отмахивалась, ссылаясь на томографию, которую сделают осенью.

Ни та, ни другая не знали, что через год, тяжелейший год, Юля уйдет туда, куда иногда в своих разговорах они уходили от суеты и мелочных забот, ощущая покой и невесомость. Уйдет прекрасная, горячо любимая дочь, но здесь до последнего дня она будет жить полноценно, ярко и красиво.