Встреча

— Сыграй мне. Я никогда не слышала, как ты играешь.

Не говоря ни слова, он открыл футляр и взял инструмент. Разбрызгивая капли-ноты, комнату заполнила "Lacrimosa" Моцарта. Он играл яростно, неистово — будто хотел этим внезапным порывом вернуть себе и ей всё — и молодость, и утраченную свежесть чувств, и потерянных друзей и близких. И время. Жизнь, которая могла бы быть их общей жизнью, а оказалась, словно старое дерево, расщеплённой на «его» и «её» годы.

Мелодия смолкла. Женщина некоторое время сидела молча, а потом, словно очнувшись, спросила:

— Вот, значит, так ты и живёшь?

— Да, так и живу. Я, мой домик, мои пчёлы и эта скрипка. И ещё кое-что, — он не уточнил, что именно, но она поняла. И сама перевела взгляд в угол, где на старом комоде стояла выцветшая от времени фотография женщины в вечернем платье. Её фотография. Та самая, которую она ему подарила много лет назад.

— Знаешь, я никогда не думал, что так получится. Подсмеивался над Джоном, когда он женился, при каждой встрече припоминая ему, на сколько фунтов он располнел. Отшучивался от своей квартирной хозяйки, когда она в очередной раз заводила разговор о том, что надо бы остепениться — сначала даже невест мне пыталась находить. А я был весь в своей интеллектуальной раковине, в своих гениальных мыслях, в своих важнейших, неотложных делах — чёрт бы их побрал, все разом и по отдельности! Зачем мне это было нужно? Всё — ничтожество, тлен, прах. Умру — никто и не вспомнит.

— Ну, это ты зря. Благодаря Джону ты теперь знаменит. Тебя забудут не скоро. В отличие от меня, которую если и вспомнят, так лишь благодаря тому, что в одной из своих историй Джон запечатлел и меня, — она поднялась, пересекла комнату, прикоснулась к фотографии на комоде. — Подумать только! Сколько лет прошло…

— А ведь я почему-то не поверил, что ты умерла. Когда узнал о той катастрофе, в которой, как считалось, погибли и ты, и муж — всё равно в глубине продолжал числить тебя среди живых. Не придавал этому значения, думал — пустое.

— Интуиция и предчувствие всегда были такой же важной частью тебя, как и твой знаменитый метод. Только ты этого не понимал.

— Ирэн… — он встал, его руки чуть заметно дрожали. — Пускай поздно, пускай глупо, пускай всё против нас… но если промолчу сейчас, не смогу умереть спокойно. Ты этого хочешь? Ты будешь со мной?

— Да. И пусть всё катится к чертям. Ирэн Холмс, урождённая Адлер — по-моему, звучит отлично.

И улыбка, точь-в-точь как на старой фотографии, осветила её морщинистое лицо.