Мой дед, Каленик Свиридович, ушёл воевать в самом начале войны, когда отцу было всего два года. Так что отец не только не помнил его, но и представления о нем не имел. Даже ни одной фотографии не осталось, в те времена для крестьян — это была большая роскошь.
Моя ныне покойная, бабушка рассказывала, что отец один из деревни бежал за обозом, который вез мобилизованных в район, отчаянно кричал и тянулся к своему бате. А уже за селом, навсегда прощаясь с семьей, дед сказал, взяв на руки моего отца, своего младшего сына: «Мне всех вас жаль, но этого больше всего — он обо мне даже представления не будет иметь». Как сказал — так и случилось — пропал без вести…
Эти последние слова деда побудили моего отца почти всю жизнь искать его следы. Не буду пересказывать сколько времени и усилий было на это потрачено, сколько было сделано звонков и запросов, но следы деда были отысканы еще в 1982 году. О последних его днях рассказал нам его земляк и однополчанин Петр Палантийович Гавриленко из села Стависское на Черниговщине. Вот почти дословный его рассказ:
"… Неподготовленных, необстрелянных (мой дед, в частности, до мобилизации даже ружья в руках не держал, потому что в армии не служил) новобранцев отправили на Белгород. С Белгорода — лесом на Брянск. Дали десятизарядные винтовки без патронов (пообещали подвезти позднее — П.Г). Есть — тоже нечего. Потом привезли хлеб. Буханка хлеба и котелок масла на 12 человек.
Приказали держать оборону в Жуковском районе у сел Ульяновка-Лебенка. Лежим почти в болоте, окопаться невозможно — сразу вода. Через некоторое время услышали позади гул мотоциклов, и лай собак: окружены…
Немцы приказали бросать оружие. Вылезаем из болота. Нас разоружают, на машины и... в Оршу Смоленской области, а затем — на Гомель. Там немало ушло домой. Нам не удалось, повезли в Варшаву… Немцы фотографировали нас… есть не давали три дня.
В Польше в Ярославке две недели держали в подвалах. А осенью отправили в Перемышль, лагерь № 50, где стоял кавалерийский полк. В лагере кормили хуже, чем свиней: картофель даже не мыли. Бить не били. Правда, одного пленного расстреляли: финский солдат ударил заключенного, а за него друг вступился и камнем убил фина. Чтобы не стреляли невинных, он признался сам. Тогда рыжеволосый щербозубий немец вытащил пистолет и застрелил пленного солдата, а труп бросил в туалет.
На Рождество 1942 Красный Крест раздавал посылки. В лагере № 50 в то время было 18 000 пленных. Отец много курил, очень переживал. Даже мизерный паек менял на табак. Упал на ноги. А здесь еще в середине зимы в лагере распространился тиф. Заболел и отец. Умирал на третьей полке, бился безпамяти. В тот день умерло около 140 человек. К Пасхе 1942 года в лагере № 50 из 18000 пленных осталось две тысячи.
На третий день Пасхи 1943 12 человек попытались убежать. Среди них были я, Филипп из села Пархимов, Прокоп Данилец и Шовкун из Вовчка. Это — земляки, с Козелецкого района… »
Петр Палантийович рассказал о своих хождение по мукам после побега из лагеря. С невероятным трудом ему удалось добраться домой, и в 1943 году, после освобождения района от фашистов, его сразу же мобилизовали снова. Один особист хотел отправить в штрафбат, но второй возразил: «А в чем, скажи, его вина?» И Петр Палантийович до конца войны служил в обычной воинской части, имел ранения, награды. Сейчас — уже покойный.
А в 1997 году отцу «повезло» посетить город Перемышль в Польше (тогда для этого достаточно было лишь паспорта). Не буду рассказывать о его скитаниях по Перемышль в попытках хоть что-то выяснить о лагере № 50. Не зная языка, без знакомств, когда мало времени и валюты, холодной зимой и еще при неприязненном отношении поляков к визитерам из Украины (в каждом в то время видели «челнока-барыгу») ему мало удалось узнать, потому что таких лагерей там было немало. Скажу лишь, что, по совету работников корпункта «Газеты Выборчои», которым мы навсегда благодарны за содействие, в нескольких километрах от Перемышля за селом Негребки он нашел мемориал, посвященный замученным военнопленным. На его мемориальной доске написано:
«В годы 41-43 гитлеровские преступники убили в лагерях Перемышля, Пикулиц и Негребки несколько тысяч военнопленных советских воинов и итальянских солдат, которые отказались принимать участие в борьбе против Советского Союза. Этот памятник на месте массовой казни является символом братства народов и совместно пролитой крови за нашу и вашу свободу».
Трудно без гида понять замысел автора сооружения. В прошлом, очевидно, ухоженный, а сейчас совершенно заброшенный мемориал произвёл на моего отца удручающее впечатление. Вокруг ни души, хотя до крайних убогих домов Негребок буквально несколько шагов, а практически через дорогу, какое-то небольшое предприятие. Обойдя все вокруг и сделав несколько фотоснимков, высыпал родную землю, поклонился и побрел к автотрассе на остановку.
Вот такая судьба моего деда, простого крестьянина из села Тарасов Козелецкого района, в 80 км от Киева. Такая как и у миллионов других гречкосеев, которых в начале войны советские полководцы использовал не как живую силу, а как биомассу.
"… Он подавлял меня. Он контролировал каждый мой шаг. Ему нужно было знать, где я нахожусь каждые пять минут, куда собираюсь, где и когда я буду. Он постоянно требовал от меня отчета. Он постарался и разогнал всех моих подруг..." — это, обо мне ыыыы
и да, это очень сложно, когда так:
"«для одного было пределом выполнимого, для другого — недостаточной малостью.»
з.ы. «Мы потерялись в этой сине-зеленом кошмаре.» — исправь
Мой дед, Каленик Свиридович, ушёл воевать в самом начале войны, когда отцу было всего два года. Так что отец не только не помнил его, но и представления о нем не имел. Даже ни одной фотографии не осталось, в те времена для крестьян — это была большая роскошь.
Моя ныне покойная, бабушка рассказывала, что отец один из деревни бежал за обозом, который вез мобилизованных в район, отчаянно кричал и тянулся к своему бате. А уже за селом, навсегда прощаясь с семьей, дед сказал, взяв на руки моего отца, своего младшего сына: «Мне всех вас жаль, но этого больше всего — он обо мне даже представления не будет иметь». Как сказал — так и случилось — пропал без вести…
Эти последние слова деда побудили моего отца почти всю жизнь искать его следы. Не буду пересказывать сколько времени и усилий было на это потрачено, сколько было сделано звонков и запросов, но следы деда были отысканы еще в 1982 году. О последних его днях рассказал нам его земляк и однополчанин Петр Палантийович Гавриленко из села Стависское на Черниговщине. Вот почти дословный его рассказ:
"… Неподготовленных, необстрелянных (мой дед, в частности, до мобилизации даже ружья в руках не держал, потому что в армии не служил) новобранцев отправили на Белгород. С Белгорода — лесом на Брянск. Дали десятизарядные винтовки без патронов (пообещали подвезти позднее — П.Г). Есть — тоже нечего. Потом привезли хлеб. Буханка хлеба и котелок масла на 12 человек.
Приказали держать оборону в Жуковском районе у сел Ульяновка-Лебенка. Лежим почти в болоте, окопаться невозможно — сразу вода. Через некоторое время услышали позади гул мотоциклов, и лай собак: окружены…
Немцы приказали бросать оружие. Вылезаем из болота. Нас разоружают, на машины и... в Оршу Смоленской области, а затем — на Гомель. Там немало ушло домой. Нам не удалось, повезли в Варшаву… Немцы фотографировали нас… есть не давали три дня.
В Польше в Ярославке две недели держали в подвалах. А осенью отправили в Перемышль, лагерь № 50, где стоял кавалерийский полк. В лагере кормили хуже, чем свиней: картофель даже не мыли. Бить не били. Правда, одного пленного расстреляли: финский солдат ударил заключенного, а за него друг вступился и камнем убил фина. Чтобы не стреляли невинных, он признался сам. Тогда рыжеволосый щербозубий немец вытащил пистолет и застрелил пленного солдата, а труп бросил в туалет.
На Рождество 1942 Красный Крест раздавал посылки. В лагере № 50 в то время было 18 000 пленных. Отец много курил, очень переживал. Даже мизерный паек менял на табак. Упал на ноги. А здесь еще в середине зимы в лагере распространился тиф. Заболел и отец. Умирал на третьей полке, бился безпамяти. В тот день умерло около 140 человек. К Пасхе 1942 года в лагере № 50 из 18000 пленных осталось две тысячи.
На третий день Пасхи 1943 12 человек попытались убежать. Среди них были я, Филипп из села Пархимов, Прокоп Данилец и Шовкун из Вовчка. Это — земляки, с Козелецкого района… »
Петр Палантийович рассказал о своих хождение по мукам после побега из лагеря. С невероятным трудом ему удалось добраться домой, и в 1943 году, после освобождения района от фашистов, его сразу же мобилизовали снова. Один особист хотел отправить в штрафбат, но второй возразил: «А в чем, скажи, его вина?» И Петр Палантийович до конца войны служил в обычной воинской части, имел ранения, награды. Сейчас — уже покойный.
А в 1997 году отцу «повезло» посетить город Перемышль в Польше (тогда для этого достаточно было лишь паспорта). Не буду рассказывать о его скитаниях по Перемышль в попытках хоть что-то выяснить о лагере № 50. Не зная языка, без знакомств, когда мало времени и валюты, холодной зимой и еще при неприязненном отношении поляков к визитерам из Украины (в каждом в то время видели «челнока-барыгу») ему мало удалось узнать, потому что таких лагерей там было немало. Скажу лишь, что, по совету работников корпункта «Газеты Выборчои», которым мы навсегда благодарны за содействие, в нескольких километрах от Перемышля за селом Негребки он нашел мемориал, посвященный замученным военнопленным. На его мемориальной доске написано:
«В годы 41-43 гитлеровские преступники убили в лагерях Перемышля, Пикулиц и Негребки несколько тысяч военнопленных советских воинов и итальянских солдат, которые отказались принимать участие в борьбе против Советского Союза. Этот памятник на месте массовой казни является символом братства народов и совместно пролитой крови за нашу и вашу свободу».
Трудно без гида понять замысел автора сооружения. В прошлом, очевидно, ухоженный, а сейчас совершенно заброшенный мемориал произвёл на моего отца удручающее впечатление. Вокруг ни души, хотя до крайних убогих домов Негребок буквально несколько шагов, а практически через дорогу, какое-то небольшое предприятие. Обойдя все вокруг и сделав несколько фотоснимков, высыпал родную землю, поклонился и побрел к автотрассе на остановку.
Вот такая судьба моего деда, простого крестьянина из села Тарасов Козелецкого района, в 80 км от Киева. Такая как и у миллионов других гречкосеев, которых в начале войны советские полководцы использовал не как живую силу, а как биомассу.
В село Тарасов с войны вернулись единицы.
эммммм…
голосовать — полюбому приду) темы предлагать уже опоздал, да и нет у меня тем на раздачу))
а ты, всё-таки, бука… и местами даже бяка… потому что не хочешь «менять натуру»
найдёшь, у тебя получится) и даже не спрашивай откуда знаю))
Привет, Ань
Разве что с пометкой «присутствует ненормативная лексика»
https://writercenter.ru/library/horror/ocherk/rozhdestvo-na-pamyat/304820.html
я каюсь, ессичо… но по другому — никак
всё или ничего
Спасибо за красивый и романтичный рассказ)
умничка!
чисто по-дружески)
тю! у меня этих лавров своих девать некуда
у юррика — не мой размер, шоле))
и это ещё… вот тебе, точно, не к лицу быть такой «букой»...
удачного блица, ессичо
в пределах приличного — почему же нет?! даже приветствуются!
вот!
теперь я даже не сомневаюсь!
ты ведь хорошая...
красивая история) очень близок по характеру ЛГ))
"… Он подавлял меня. Он контролировал каждый мой шаг. Ему нужно было знать, где я нахожусь каждые пять минут, куда собираюсь, где и когда я буду. Он постоянно требовал от меня отчета. Он постарался и разогнал всех моих подруг..." — это, обо мне
ыыыы
и да, это очень сложно, когда так:
"«для одного было пределом выполнимого, для другого — недостаточной малостью.»
з.ы. «Мы потерялись в этой сине-зеленом кошмаре.» — исправь
ну, хоть так...
не печалься) где-нибудь да уродят))
и всё равно, я в тебя верю!
и жду, ессичо...
у нас не помёрзли, отцвели нормально, но знатоки говорят, что один фиг не будет — холодно ещё было, пчела не летала
а у нас, пожалуй, только абрикосы «отстрелялись»
Блин! я насилу лонгмоб «домучал»
Какой разбор, тут впору в отпуск!...
и это… без «б» — это уже не разбор, ессичо