Сюрприз для эмигранта

Сюрприз для эмигранта

Тесть мой человек не из пугливых. Пройдя все прелести советской школы жизни, практически любой приобретал закалку к всевозможным неожиданностям, поджидавшими в СССР буквально за каждым углом. Это люди, видавшие виды, и не тушующиеся перед трудностями.

Сегодня, на склоне лет, он любит после сытного субботнего обеда, обстоятельно и неторопливо пообщаться с внуками, приезжающими навестить его каждую неделю. Поразить так сказать подрастающее поколение историями соцреализма. Надо отдать должное, рассказчик он неплохой и любые подробности той жизни вызывали у внуков живой и неподдельный интерес. В их представлении молодость дедушки проходила где-то между каменным веком и средневековьем. Когда самые смачные истории закончились, он плавно переехал в более поздний период своей жизни, и рассказал один случай из своей постсоветской жизни, благо и она была весьма необычна.

После падения СССР возможности бороться за кусок хлеба значительно расширились, и он, как и многие другие, порешил поискать лучшей доли за границей. Перебирая страны готовые принять еврейскую семью, этот человек не рассчитывал на авось, а опирался только на трезвый математический расчет. Именно этим, и ничем другим я могу объяснить тот удивительный факт, что несмотря на наличие двух взрослых детей, проживающих в Израиле, в то удивительное утро 1996 года, о котором пойдет наш рассказ дальше, он проснулся в Германии. А если быть совсем точным— в славном городе пивных путчей и сосисок— Мюнхене.

Новоприбывших в Баварии, как и в других землях, принято размещать во временных общежитиях, на пару тройку дней, пока немцы решают достойны ли эти бывшие советские евреи высокого звания беженца в Германию. Бюрократическая машина в 90е годы работала там довольно прилично, и потому на долгое пребывание в этих коммуналках рачительные хозяева не рассчитывали. Люди они бережливые и расчетливые, поэтому обстановка в комнатах была до крайности спартанская: двухэтажные кровати, максимально безликие тумбочки без ручек и отделки и табуретки без видимых примет дизайна. Краска на стенах, отдаленно напоминающая болотистую трясину, была аккуратно, этого у немцев не отнимешь, размазана по серому бетону. Красоты помещению добавляли люминисцентные лампы, светящие ярким, нестерпимо белым светом, дабы можно было во всех подробностях рассмотреть обстановку и не упустить ни единой детали из великолепного, но до крайности минималистического набора, представленного в данном помещении.

Семья Гинзбург, а именно такова фамилия отца моей жены, прибыла в этот дворец гостеприимности под вечер, часам к 10. Пройдя огромное количество проверок документов на всевозможных пунктах проверки, заполнив 3000 анкет, проведя в дороге множество часов и перетаскав на себе баулы со всем, что осталось от прежней жизни и казалось чрезвычайно ценным, они вошли в комнату и со смекалкой советских людей быстро оценили качество предлагаемых услуг. Слегка ошарашенные, они решили ложится спать и полностью насладится новой реальностью на следующий день, справедливо рассудив, что утро вечера мудренее. Впрочем, разумеется, уснуть им сразу не удалось, поскольку возбуждение от переезда в новую страну все же сказывалось, и они в темноте немного пообсуждав прошедший день, пришли к выводу, пообсуждали, что все-таки им повезло вырваться из стремительно нищающего Козятина, в эту сулящую прекрасное будущее Германию. На этом их и сморил бог сна Гипнос, а возможно и принял в свои объятия Морфей. Ну или наоборот. Кто их там разберет…

… Ахтунг! Ахтунг! Их вюнше гутен таг! — резко раздалось из невидимого громкоговорителя. Над головами вспыхнул ослепляющий прожектор и где-то за окном хрипло и зло залаяла собака. Громкий стук каблуков раздался за дверью, она резко отворилась, вошла женщина в форме и из динамика заиграл Вагнеровский Полет Валькирий…

Тесть сделал удлиненную паузу, посмотрел на притихшую публику, улыбнулся и закончил:

Именно в этот момент я и обделался, первый и последний на сегодня раз в жизни…