Творец

Чудесное летнее утро играло солнечными зайчиками на лепном потолке, дразнило запахами цветущего луга, сочащимися сквозь растворённое окно, лёгким ветерком перебирало листы бумаги, сложенные аккуратной стопкой на краю письменного стола. Граф дописал строку, отложил перо и, чуть замешкавшись с подбором подобающего эпитета, залюбовался восхитительным видом, открывающимся из его усадьбы. Радостные чувства переполняли его грудь: «Хорошо-то как, Господи!» Но тут иная, тёмная дума, словно грозовая туча среди ясного дня, омрачила графское чело. «А ведь всё это прах, тлен и суета сует преходящая, — неожиданно подумал он. — Всё канет, всё уйдёт, ничего не останется. Богатство, роскошь, слава… даже любовь, увы».

При этой мысли графу припомнилась дражайшая супруга, и он поневоле скорчил постную гримасу. Да, как бишь звали ту селяночку, дочку старого егеря, что провожала их на охоту? Глашенька, кажется. Надо будет устроить её при усадьбе. И лучше всего не кухаркой, а горничной, чтоб под рукою всегда была, озорница. А то с благоверной совсем тоска зелёная. Такая уж вся из себя правильная да добропорядочная, что иногда просто-таки неудержимо подмывает назло ей взять да и отмочить что-нибудь эдакое, несуразное. Со Святейшим Синодом, к примеру, вдрызг разругаться. Или вообще уйти из дому куда глаза глядят. Вот хватятся, наверное — переполох будет на всю округу, а то и на всю Россию-матушку! Но и это — лишь поначалу, а потом посудачат-посудачат, да и забудут. И наступит, граф, твоей gloria mundi полный и окончательный sic transit. Эх, верно всё-таки на кольце у Соломона написано было...

Солнечный луч выскользнул из-за пушистого облачка и упал на лист бумаги, подсветив свеженаписанные строки, на коих только что высохли чернила. Граф перевёл взгляд на стол, и сердце его нежданно преисполнилось отрадой. Вот оно — то, ради чего стоит жить, страдать, бороться, не спать ночей, переживая вместе с героями их злоключения. Вот в чём искупление всему — и грешкам молодости, и постыдной похоти старости. Творец — превыше всех суетных стремлений, помышлений и деяний, мелочных страстей, ибо принадлежит он не моменту, не сиюминутности — но Вечности.

Вновь ощутив прилив вдохновения, граф Дмитрий Иваныч Хвостов обмакнул перо в чернильницу и, прикоснувшись им к девственной белизне листа, стал запечатлевать на оном торжественные строки оды о наводнении Петрополя:

По стогнам там валялось много крав,

Кои лежали, ноги кверху вздрав...