Шахматная сказка

Шахматная

Жил офицер — сторонник чести;

о нём скажу без всякой лести:

вам благородней не сыскать,

и то, в расчёт коль сказки брать.

Мундир всегда на нём отглажен,

шеврон, погоны, аксельбант...

Солдатом он прослыл отважным,

и на балах он видный франт.

Друзья прозвали "трижды белым" —

он в белой армии служил,

по полю белому ходил,

душою был он чище мела.

В бою проворней его нет,

а в танце двигался он плавно;

чтил с детства светский этикет,

был офицером с буквы главной.

Хоть говорили мастера:

"Не офицер, мол, это слон." —

на то не обижался он,

всё это жизни мишура.

*

В то время шла война лихая.

Как к Богу в гости, в бой он шёл.

А меж боями отдыхая,

романы с барышнями вёл.

Вот, накануне страшной битвы,

когда в полках слышны молитвы,

герой мой выглядит достойно, —

пошёл гулять себе спокойно.

Холмами шёл по бездорожью,

в низине тропкою кривой,

близ деревушки — полем-рожью,

да как-то в лес, само собой.

Уж время заполночь. Бредёт

по берегу лесной речушки.

В кустах мелькнула тень девчушки,

мой "трижды белый" тихо ждёт.

Не девочка, краса-девица

пред ним предстала в цвете лет.

Взгляд отвести желанья нет,

персты — ко лбу, перекреститься.

Та лёгкой поступью идёт,

как лебедь белая плывёт,

чуть жив солдат, увидел он

младого тела эталон.

Одежды сбросила и плечи,

под лунным светом глаз слепят.

Она идёт купаться к речке,

не зная, что за ней следят.

Тиха вода, безмолвен лес,

на небе месяц — жёлтый рог,

и даже ангел бы с небес

желанья побороть не смог.

В речушку забралась девица,

плескалась, нежилась водой,

а мой лазутчик удалой,

готовый в пору утопиться,

выходит к ней он повиниться

за то, что зрел исподтишка

на то, что спрятала река,

чуть только смей он появиться.

И бравый, храбрый офицер,

как провинившийся мальчишка

за ней бежит, смущённый слишком...

На этот раз подвёл прицел.

Её догнал уж у опушки,

желал смиренно разузнать —

где он найдёт свою подружку

и как при встрече называть.

Солдат, в боях неуязвимый,

тут взглядом девы был сражён,

забыл вопрос необходимый.

Ежу понятно — он влюблён.

Мне вам не нужно объяснять,

что сон прошёл той ночью мимо,

пред боем спать необходимо,

да где ему теперь понять.

*

С утра, туман рассеяв рано

своею дробью, барабаны,

под стяги выстроив полки,

зовут примкнуть к стволам штыки.

Бойцы огромной белой силы

готовы в бой и грезят тут

не то, как будут рыть могилы, —

о том, как чёрные падут.

Все, на лице с кривой усмешкой,

на чёрных глядя издаля,

всяк знает, до последней пешки,

пленит он лично короля.

Герой мой, бледный, будто стенка,

смахнув с клинка следы росы,

с лицом угрюмым встал в шеренгу,

невмочь забыть тех глаз красы.

Вот пушки выплюнули дым,

на битву всех благословляя,

и две армады разделяют

всего сто ярдов с небольшим.

По правилам — шанс первый белым.

И королевских пешек полк

на Е-4 марш-бросок

традиционно сделал смело.

И завязалася резня:

повсюду крики, стоны, вопли...

Пехота с флангов жмёт коня...

На всех давно мундиры взмокли.

Ладья с резерва введена,

повсюду дым мешает драться.

Стратегия у всех одна —

не дать врагу рокироваться.

Картечь визжит, плоть разрывая.

Второй пехотный полк разбит.

Стоит задачею гамбит,

а значит души не считают.

Пехота мнёт собой редут,

здесь горы тел лежат буквально,

всяк труп свинцом напичкан тут, —

гамбит разыгран идеально.

Салат из плоти и металла…

Средь суеты людской, устало,

спустясь с небес на поля твердь,

с косой спокойно ходит смерть.

Но я слежу за "трижды белым":

разбит висок, в крови нога,

маневром он проник умелым

диагональю в стан врага.

Забыв о том, что сам в капкане,

о славе Господа моля,

не жаждет встретить в этом стане

беспомощного короля.

Его мечта с ладьёй сразиться,

иль с офицером и конём,

пусть нападают хоть втроём,

их он заставит удивиться.

Спина мелькнула за шатром,

в мозгу прошёл догадки гром:

так это ж чёрный ферзь спиной,

на поле белом — значит мой.

Об этом даже не мечтал,

но в спину бить его не стал,

и подойдя к нему вплотной,

позвал его на честный бой.

Ферзь обернулся. Боже правый!

Тебя об этом не просил.

И офицер мой, воин бравый,

покорно саблю опустил.

Стоит он перед тою девой,

не то герой он, не то шут,

ведь в кругу узком королевой

любители ферзя зовут.

Вторично взглядом он контужен,

награды, слава — разом в тлен.

Хотел назваться её мужем,

не так мечтал ей сдаться в плен.

Губу до крови прокусить?

Завыть в бессилии и злобе?

Ведь он обязан прострелить

немедля грудь своей зазнобе.

В пучине глаз сейчас утонет.

Он за ночь прОжил с ней сто лет.

И перед смертью счастлив воин,

так и не вынув пистолет.

Боится он её спугнуть,

хотя уж песня его спета:

в руках её по пистолету,

стволы ему упёрлись в грудь.

Он шаг навстречу, всё равно

не быть им вместе ночно-денно.

Она — назад шаг, заодно

курки спустив одновременно.

Одно колено приклонил,

он, словно статуя, застыл,

зиянье ран прикрыл рукой,

в глазах смиренье и покой.

И захлебнувшись в горле кровью,

уже сомкнув невольно веки,

с последних сил повёл он бровью:

"Одну тебя люблю навеки!"

Услышав выстрелы, подмога

ферзю на выручку спешит.

В шатёр вбегают — ни души,

лишь королева у порога

склонилась перед офицером,

хотя и мёртвым, всё же белым,

навзрыд рыдает, всё кляня:

"Любимый, не бросай меня!"

Рукой скользнувши в свой сапог,

достала спрятанный клинок,

не дав свидетелям моргнуть,

себя ударила им в грудь.

*

Их лишь под утро выносили,

полки в кортеж — вместо родни,

в одной могиле хоронили,

где до сих пор и спят они.

Душа болит и сердце стонет...

Никто сейчас уже не помнит —

кто взял победу в той войне,

да это и не важно мне.

*

Хоть я не Пушкин, не Шекспир —

спаси, Господь, не претендую.

Стара история как Мир,

я вам всего лишь повествую.

_ _ _