Рассказ первый. Дочь ушедшего племени

Было это давно. Люди тогда еще говорили на языке, не зная, как он пишется, а теперь от того языка ничего почти не осталось, и прослушав несколько раз ту речь, ни один из ныне живущих не смог бы точно понять, о чем в ней говорится. Судьба тогда была тяжела. Приходилось много трудиться, а в свободное время ожидать напастей, не ведая, как к ним приготовиться. В одном небольшом селении, в маленькой землянке, жил свой век мужчина с женой. Вернее, это теперь бы их звали супругами, но тогда, как можно догадаться, ничего, кроме заверения старого волхва и свидетельствовавших в его обрядах деревьев, небес и ветров. Мужик этот, Ронорад, человеком был простым, вытерпел многое, остался без семьи, здоровьем похвастать не мог, с малых лет был трусливым, но зато пахал так, что любой бы позавидовал. А вот жена ему досталась знатная. Вернее, была она из знатных, но племя этой женщины истребили разбойники, а отец ее повелел выйти за первого же встречного, кто поведет себя, как человек спокойный и рассудительный. Ронорад, живший в одиночестве на окраине родного селения, как раз собирал травы, когда заметил, как женщина с тюком, падая от усталости, бредет по полю вдоль леса. Выглядела она ужасно: на лице грязь, одежда подрана, щеки от голода впали, волосы слиплись и пожирнели. Мужчина сразу привел ее в дом, а та говорить отказывалась, только смотрела испуганно. Поначалу женщина даже отбиваться пыталась, но очень вяло, и чуть ни падала от каждого движения. Ронорад ее накормил, напоил, пытался узнать имя, но больше ни о чем не спрашивал. Тогда, голодная, испуганная, замученная, женщина отдалась последней воле отца и решила стать женой тому, кому еще не успела даже открыть своего имени. — Второе мое имя тебе ни к чему, — заговорила она неожиданно, когда немного отдохнула и все обдумала. — А первое не скажу, пока женой не сделаешь. Мужик растерялся. Женщина оказалась бойкая, уверенная и прямая, гордая и смелая, и уже тогда он все это в ней сумел рассмотреть. Заговорила она с хмурым, тяжелым взглядом, а миг спустя потребовала дать ответ, и Ронорад покивал головой, не понимая, как так случилось. День спустя волхв селения, удивленный не меньше остальных, произвел таинство, открывающееся супругам лишь раз в жизни, когда обещают они перед духами полей и лесов, небес и земли, что будут до самого конца оберегать друг друга и беречь. Все трое вернулись из леса, и одна из девочек вручила женщине цветочный венок. — Спасибо, дитя, — прозвучал сухой ответ. И следом тут же, будто бы мгновенно настала обычная жизнь. Ронорад не знал, почему согласился, и в мыслях спрашивал себя об этом. Настолько он не хотел признавать, что в жизни не сумеет найти спутницу, что эти мысли даже не появлялись в его уме. — Василиса я, — сообщила женщина в тот же день. Впрочем, она даже и не подозревала, что за мужа ей посулила отцовская воля. Мужик оказался настолько робким, что даже в первую ночь не смог найти способ прикоснуться к супруге. Тогда, потерпев, молча полежав, дождавшись, когда терпение иссякнет, Василиса села на Ронорада верхом, едва не поругав. Спустя девять месяцев женщина пережила роды. Иначе это и не назвать. Ребенок, пытаясь выбраться на волю, чуть не убил мать, а затем и сам почти сразу умер. К этому времени женщина уже поняла, что к Ронорада в селе не любят. Почему — она поняла быстро. Муж ее оказался настолько труслив, что ночью боялся коснуться жены, которая сама, разумеется, его об этом не просила. Через пару месяцев Василиса опять взяла все в свои руки. А через девять месяцев снова перенесла тяжелейшие роды. Селяне и к ней тоже без симпатии относились, что, впрочем, Василисе было понятно. Наконец, пришлая, никому неизвестная, из какого племени не говорит, держится гордо, хотя и выполняет исправно все свои домашние обязанности. И все же, рожать ее одну женщины не оставили, но об этом и сама Василиса затем пожалела. Роды выдались настолько трудные, что старухи, взявшиеся помогать, в какой-то миг стали перешептываться, смотреть, но подступиться уже не решались, совершенно не зная, что делать. Родился малыш к несчастью мертвым. Впрочем, сама Василиса не могла этого даже узнать, потому как лежала без сознания. На следующий день ее даже едва не похоронили, но женщина вовремя очухалась, так что Ронорад, которому даже с таким делом никто не хотел помогать, сразу же отнес ее обратно домой. Василиса ничего не говорила, попросту не имея сил. Два дня еще старухи из жалости приходили, чтобы на нее посмотреть, но в итоге лишь пытались убедить мужа Василисы, что супруга его со дня на день испустит дух. И по старческой невнимательности говорили они так, что женщина все слышала, но даже на мгновение она не расслабляла ум, боясь, что потеряв сознание, на самом деле может уже не проснуться. И все же, несмотря на заверения старух, женщина выздоровела. Через несколько дней к ней постепенно начал возвращаться аппетит, но даже так, несмотря на свою поразительную выносливость, почти месяц Василиса не могла нормально работать. Ронорад все это время смиренно взвалил на свои плечи все дела. Как раз настало время собирать урожай, и мужчина, возвращаясь домой затемно, в тусклом свете горящих в глиняной печи бревен, начинал заниматься делами по дому, готовил еду и наскоро прибирался. Василиса глядела, как он укладывает в доме пахучие травы, чтобы спасти жилище от блох, которые лезли с кошки, живущей в тесном чердаке, и с собаки, охранявшей сарай от лис. И тогда женщине даже становилось немного жаль своего нерадивого мужа, однако ее отношение уже не могло измениться. Наконец, Василиса сама взялась делать работу по дому, хотя и даже через месяц после родов еще с трудом стояла на ногах. А еще чуть позже, впервые за долгое время отправившись к реке, чтобы выстирать одежды, женщина узнала, что селянки начали ее избегать: женщины тут же собирали вещи и уходили с реки, если Василиса приходила стирать в одно с ними время. Гордая женщина, дочь непокорного племени, терпеть этого не стала, на следующий же день поймала за руку одну из девушек и, нахмурившись, заговорила таким голосом, что заставила беднягу задрожать. — Чего прячетесь?! Говори! — потребовала Василиса, и девчонка, помявшись, все рассказала. Оказалось, что старухи в деревне уже разболтали, что женщина точно не жилец, что другие и не от такого умирали, а потому ее выздоровление могло означать лишь одно: Василиса как-то связана с нечистой силой, что даже смерть ее не берет. Только женщина не потеряла гордость, не бросилась никого переубеждать, а лишь стала глядеть теперь на всех остальных с еще большим презрением, чем то, с каким она смотрела на мужа. К тому же, скоро Василиса в полной мере сумела осознать масштаб трусости своего избранника. Помимо того, что Ронорада селяне никогда не звали за помощью, даже на кулачный бой в честь окончания сбора урожая его не позвали. В тот день Василиса первый раз в жизни громкий и веселый праздник так и не узнала, просидев весь вечер дома, в тусклом и скучном освещении костра. — Да и чего? — помял мужик плечами в ответ на хмурое выражение супруги. — Зато голова цела будет. Он хихикнул неуверенно, а Василиса едва удержалась, встала с места и тут же легла спать. Времени тогда уже после родов прошло достаточно, но женщина все еще с трудом могла заниматься делами. Иногда начинал жутко болеть живот, так что ноги подкашивались, а потому часто приходилось делать паузы во время работы. От этого работать приходилось дольше, уставала женщина сильнее, но горячность ее ума никуда не пропала, так что вскоре гордая дочь забытого племени снова оседлала мужа, словно робкого жеребца, едва ли ни принудив его к супружеской близости. Ничего не вышло. Чувствовала себя Василиса не очень хорошо, но больше тревожилась о том, что родить не сможет вовсе, и что кровь ее предков так и растает в небытие с ее гибелью. Это бы значило, что духи всех прародителей навсегда исчезнут, потому как никто из живущих не будет дольше удерживать их в мире. И тогда, желая спасти род от исчезновения, женщина готова была в ущерб собственной жизни родить дитя, пусть даже и от Ронорада, которого она с каждым днем презирала все больше. Одного изменить было никак нельзя: ребенка Василисе мог подарить лишь муж, с которым ее венчали посредством сил волхва сами духи. Ронорад не смел жене даже перечить, робел перед ней с каждым днем все больше, так что она даже стала его ругать. — Даже перед бабой трясешься! — сердилась Василиса, а затем сваливала мужа толчком и усаживалась сверху. Вскоре ей удалось снова забеременеть. Только это для других женщин рожать десять, а то и пятнадцать детей становилось делом почти что привычным. Треть рожденных младенцев, а то и все две были обречены на гибель, а потому особенно важным считалось, чтобы женщина могла легко переносить роды. Потому было о чем волноваться. И в то же время гордая дочь неизвестного племени хранила такое уверенное спокойствие, что это любого могло бы поразить. Гораздо больше тревожился Ронорад. Он своим беспокойством стал выводить супругу так часто, что как-то раз она даже велела ему спать на улице. Тогда мужик, желая угодить, взял, да и на самом деле отправился спать в покосившийся сарай, где виляющим хвостом его встретила старая дворняжка. Как и Василиса, псина случайно прибрела в свое время к дому мужика, но в отличие от супруги доброго хозяина собака очень полюбила, так что и ее нетерпеливые виляния немного поднимали Ронораду настроение. Впрочем, тогда же Василиса пошла следом, не успел мужик уснуть, отругала его за слабоволие, а затем велела немедленно вернуться домой, чтобы не успел притащить с собой блох. И снова жизнь на время стала обычной, спокойной, почти даже по-семейному уютной и тихой. Когда же пришло время рожать, Василиса все же потеряла над собой контроль. Только волнение ее Ронорад угадать не смог. Хмурясь, вцепившись в его разбитую трудом ладонь, она яростным голосом наказывала во что бы то ни стало ребенка из ее чрева вытащить, откормить и поставить на ноги. — Ну, чего ты? — несмело улыбался Ронорад. — Никак, умирать собралась? Ты же сильнее любой нашей девки. Стерпишь. И, наверное, это был единственный раз, когда мужчина показал свою уверенность, но именно этот раз и был самым важным. Василиса ненадолго прониклась к супругу каким-то подобием уважения, поверила ему, собралась с духом и стала тужиться. Ночь была ужасно тяжелая, роды снова выдались непростыми, а когда Ронорад взял на руки младенца, то детский плачь так и не раздался. Женщина застыла и долго не могла пошевелиться, истощенная, вся в крови, обессиленная и пропотевшая так сильно, что даже губы ее обсохли. Правда, затем она увидела, что младенец шевелит рукой, а после мальчик крякнул и писклявым голоском тихо, даже спокойно заплакал. Говорить Василиса не могла. Она лишь протянула руку, но Ронорад легко ее понял, уложил младенца супруге на грудь, и та не брезгуя поцеловала мальчика в влажное темечко. А затем Василиса тут же скорчилась. — Ну чего? — недоуменно пролепетал Ронорад. Супруга все еще не могла говорить, но чуть погодя, собрав пару капель сил, закивала в сторону деревянного тазика с холодной водой. И мужчина снова почти мгновенно угадал ее мысли. — Перестань… ты чего? Да как можно? — залепетал он чувственным, взволнованным голосом. — А ежели он… сын… это сын наш! Понимаешь ты? Василиса хмурилась и продолжала кивать в сторону деревянного тазика. — Не буду! Не стану! — вскочил Ронорад. Только в этот раз его уверенность быстро улетучилась, разбившись о каменные убеждения супруги. — Предкам… слово даю… — заговорила женщина хриплым голосом. — Убью… убью обоих… если ты… не…. Договорить она не смогла, но сознание не теряла. Василиса продолжала смотреть на мужчину, понимая, что он знает, какой обряд должен совершить, и в то же время понимая, что Ронорад готов пренебречь общепринятыми обычаями, лишь бы не подвергать жизнь новорожденного сына угрозе. То мгновение бесповоротно укрепило в сердце Василисы неприязнь к своему мужу. Пусть бы он был просто трусом, но опозорить рожденное дитя перед духами предков она не могла ему позволить. И потому женщина пронзала супруга глазами до тех пор, пока он не сдался. Корчась и едва не заплакав, Ронорад кивнул и пообещал все сделать. Василиса молчаливо хмурилась, а сама ждала. Она не сказала ни слова, когда супруг поднял с ее груди младенца, но когда он стал опускать ребенка в холодную воду в тазике, сердце Василисы заколотилось так, что она чуть не потеряла из-за этого сознание. Едва окунув мальчика в холодную воду, мужчина чуть не поднял его сразу же, испугавшись, что младенец не выдержит. В тот же миг Василиса зарычала, что есть силы, потому что больше никакой звук издать попросту не могла. Ронорад скорчился, его глаза заблестели, но он покорно отвернул голову и продержал ребенка в холодной воде столько, сколько требует обычай. Затем, достав младенца, лишь теперь зарыдавшего в полную силу, мужчина тут же вытер его рубахой, а затем уложил на материнскую грудь, спиной вверх. И Василиса, аккуратно обняв малыша ладонями, пустила несколько слез, целуя мальчика в лоб, а сама зашептала: — Отцы… дайте ему… вырасти сильным. Это был первый и последний раз, когда Ронорад видел, как по щекам его супруги катятся слезы. Мальчишка же оказался настолько крепким, что даже после такого испытания быстро успокоился и заснул. И уже через пару часов малыш разбудил обоих родителей бодрым плачем, а затем быстро началась самая обычная, суетливая жизнь.