Зачем ты воскрес. Хоменко рисует Ольгу

ХОМЕНКО

Ударник был возбуждён. Он ворвался в спальню. Надя сидела на кровати. На коленях у нее лежал ноутбук. Она оторвала взгляд от монитора, удивленно поглядела на него.

— Надя! Смотри!

Он тряс у нее перед лицом бумагой. Лицо его светилось детской радостью. Он даже тихонько подхрюкивал.

— А чего смотреть?

— Он нарисовал! Смотри, что он нарисовал! — радостно кричал Ударник. — Я сначала даже глазам не поверил.

Света взяла листок. На нем была изображена женщина. Довольно симпатичная.

— Очень реалистично, — оценила она. — Конечно, не Тициан. Но мастерство чувствуется. Впечатление, что он рисовал с натуры.

— Он рисовал по памяти. Значит, память его не повреждена. Он все помнит. Ну, может быть, и не совсем всё, но помнит. Он рисовал реального человека. И вероятно, очень близкого и дорогого ему. Здесь даже чувствуется влюбленность. Он любил эту женщину. Память его жива. А значит, есть надежда вернуть его к жизни. Я немедленно позвоню Саше. Он должен это знать. Это его обрадует. Он верил в его выздоровление.

— Погоди! К нам гость.

— Какой гость? Ты что с ума сошла? Не понимаешь, в каком мы положении? Никто не должен знать, что у нас Хоменко.

— Это майор полиции Кузмин.

— Ты не бредишь? Какой майор?

— Ваня! Он наш друг. Он хочет помочь этому несчастному. Он честный человек.

— Он полицейский. А для закона мы преступники. Он вмиг отправит нас за решетку, чтобы получить звездочку на погоны и премию. Надя! Нельзя быть такой доверчивой.

— Он не такой. Поверь мне!

— Так! Расскажи всё по порядку.

Надя рассказала. Ударник нервно стучал пальцами по столу. Он никак не мог решить, доверять ли этому полицейскому или нет.

— Хорошо! Но вот, что меня настораживает. Сначала он решил поддерживать контакт только с тобой. А сейчас со мной и Сашей. Что изменилось?

— Может быть, над Хоменко сгущаются тучи, и он решил подать знак всем нам. Одно понятно, что-то сильно изменилось. Наверно, над Хоменко нависла опасность.

— Не будем гадать. Когда прибудет твой полицейский?

— Вечером. Но он должен еще перезвонить. На всякий случай. Ну, и чтобы мы были все в сборе.

— Тогда нужно предупредить /Сашу. Ему это тоже будет интересно. Да? Кажется, что-то назревает.

Саша удивился.

— Мы что под колпаком?

— Колпак пожелал встретиться с нами и раскрыть себя. Посмотрим, что он предложит.

— Скоро у меня заканчивается смена. Буду!

И вот они втроем сидят на кухне. Напряжены. Ничего не бывает хуже неизвестности.

Хоменко в зале на своем уже для него диванчике.

Иванов долго рассматривал рисунок. То приближал его к глазам, то отодвигал. Зачем-то пальцами проводил по рисунку.

— Вы правы. Он нарисовал близкого и очень дорогого для него человека. Чувствуете, какое тепло исходит от рисунка, потому что в него вложена его любовь. Как тщательно он прорисовывает каждый завиток волос. У него просто фотографическая память он помнит мельчайшие детали. Глядите! Глядите! Ведь этого нельзя придумать! Если он способен это сделать, то он может вытащить и то, что в глубине его бессознательного. Нужен только какой-нибудь электрод, искра. Это дает надежду на его возвращение.

Явился Кузмин. Блюститель порядка, даже если он в гражданке и доброжелательно улыбается, всегда вызывает у граждан настороженность. Это уже заложено на генетическом уровне.

«Сейчас улыбается и шутит, а в следующий момент наденет на тебя наручники и отправит в каталажку!» — эта мысль посещает даже самых добропорядочных граждан. Друзья чувствовали себя скованно, как нашкодившие школьники, которых вызвали в учительскую, чтобы пропесочить за очередную шалость.

Надя возилась с готовкой чая. Казалось бы, чего там сложного: налила воды и всё. Но любое дело можно сделать сложным, если к нему подходить творчески. К чаю нужны чашки, ложечки, сахар, конфеты, печеньки. Кто-то непременно хочет чай с молоком, другой пьет его только с лимоном.

— Может быть, по граммульке веселящего напитка? — предложила Надя. — А то вы какие-то зажатые, на себя не похожи. Как будто на торжественной линейке стоите.

— Как хотите, а я за рулем, — сказал Кузмин.

— Какие времена! — вздохнул Ударник. — Неужели мы дожили до этого? Даже трудно поверить. Помнится, в годы моего далекого детства и милиционеры, и депутаты, и начальство, начиная с завхоза столовой, могли принять на грудь и садиться за руль, зная, что их никто не посмеет остановить.

— Ударник! В годы твоего безоблачного детства и водка была крепче, и вода слаще, и воздух был напоен ароматами духов «Шанель», — усмехнулась Света. — Ведь ты жил в настоящей сказке.

— Вы изначально знали, гражданин начальник, кто похитил этого несчастного и где его прячут? — спросил Ударник. — То есть играли с нами, как кошка с мышкой?

— Называйте меня просто Максим. Я буду вам очень благодарен. Тем более, что возраста мы примерно одинакового.

— Если вы настаиваете.

— Вы, Иван, наследили. И найти вас это было делом времени. По крайней мере, я сделал это без труда. Заведующий психиатрической клиники вспомнил о вас, о вашем интересе к Хоменко. Обычно на таких мелочах и прокалываются новички.

— Вы нас не арестовали. А мы же преступники. Почему? Выходит, что и вы нарушили закон.

— Преступник совершает злодеяние, наносит вред собственности или жизни другого человека. А вы, напротив, хотели спасти. Вот, допустим, кто-то тонет. Человек на берегу садится в чужую лодку, гребет к утопающему и спасает его. Он преступник? С точки зрения буквы закона, да. Он воспользовался чужой собственностью без спроса. Это, как известно, уголовно наказуемое деяние. То есть он должен был найти хозяина и попросить у него разрешения. По-человечески же он герой. И даже у хозяина лодки, если он не законченный негодяй, не повернется язык обвинять его. И все окружающие люди именно так воспримут эту ситуацию.

— Что ж, вы прояснили свою позицию. Она вам делает честь, — сказал Ударник, поглядывая на остальных: одобряют ли они его слова. Надя согласно кивнула. Иванов покачал головой. — А, может быть, вы просто решили держать нас под колпаком, наблюдать за нами, как подопытными кроликами. А в нужный момент скрутить. Разве не было заведено дела по факту похищения человека? Скажите прямо!

— Это особый случай. И начальство решило, что не нужно заводить никакого дела. Поверьте, так иногда случается в нашей практике. Порой есть преступление, а дела нет.

— Как же это возможно?

— А вот так. Никакого Хоменко официально нет. Он мертв. Есть свидетельство об его смерти. Есть его могила. А мертвых не могут похитить из психиатрической больницы, потому что там держат всё-таки живых людей, а не покойников. Поэтому никакого дела и не может существовать.

— Оказывается, полицейскому начальству не чужда логика, — усмехнулся Ударник.

— Вы сколько угодно можете иронизировать, но дело, как мне кажется, приобретает серьезный оборот. Поэтому я здесь, потому что должен вас предупредить.

Друзья насторожились.

— Что вы имеете в виду?

— Хоменко формально, юридически, по документам мертв. Так? Вы же не будете спорить с этим?

— Поэтому, если он будет по-настоящему мертв, то это не будет никаким преступлением? — спросил Ударник. — Я правильно вас понял, товарищ полицейский? Нельзя же убить покойника?

— Это так, — кивнул Кузмин. — Даже не будут заводить дела, тем более, если и трупа не будет. Снимаются все проблемы и для полиции, и для мэра, у которого сейчас на носу выборы и которому не нужны никакие скандалы. Хоменко мешает всем.

— Вы считаете, что существует угроза его жизни?

— Я уверен в этом. Иначе я бы не пришел сюда. И мы не должны допустить этого. Только мне кажется, что там еще точно не решили, как это сделать и когда. И делать ли это вообще. Может быть, всё само собой рассосется. И никому не придется брать греха на душу. Что это за рисунок у вас?

Это уже к Иванову, который продолжал держать рисунок Хоменко в руках.

— Любопытствуете? Пожалуйста!

Кузмин был поражен.

— Не может быть! Это нарисовал Хоменко? Да, конечно, он. Что же я спрашиваю!

— Хоменко это сделал собственноручно. А вам известна эта женщина?

— Да, известна. Я ее сразу узнал. Воспроизведено с фотографической точностью. Ольга, та самая, у которой он провел последнюю неделю до того, как с ним всё это случилось. Он хотел на ней жениться и домой пошел для того, чтобы сказать, что он разводится.

— Это же замечательно! — воскликнул Иванов. — Значит, есть надежда вернуть его к жизни.

— Он помнит ее. И несомненно, любит. Ведь это рисунок влюбленного человек. От него даже исходит теплота. Вот потрогайте, какая теплая бумага. Он согрел ее своим сердцем.

— Если он ее нарисовал, то значит, он помнит ее, — воскликнул Иванов. — Значит, память его жива. Надо разбудить ее. И мне кажется, что я знаю, как это сделать. Если они встретятся, он вспомнит ее, и это, как цепочка, потянет всё остальное. Непременно надо им устроить эту встречу. Вы же можете устроить эту встречу?

— Возможно эта встреча могла бы вернуть Хоменко, но пока этого нельзя делать, — спокойно проговорил Кузмин. — Так что встречу придется отменить пока. Надеюсь, что ненадолго.

Все хором воскликнули:

— Почему?

— Потому что сейчас никто не должен знать, где Хоменко, иначе мы погубим его. Поэтому пока встреча с Ольгой невозможна. Нужно соблюдать тайну. Это в ваших интересах.

— Сколько это будет продолжаться?

— Я не знаю. Возможно, пока не пройдут выборы. Тогда они потеряют интерес к нему. Он уже ничем не будет угрожать их власти, ни живой, ни мертвый. Но до этого нужно сохранять тайну

— Они — это кто?

— Это те, кому любой скандал может помешать пробиться к власти или остаться во власти. Главная их цель оставаться у власти. А за власть можно пойти на что угодно. Тут действуют законы джунглей.

— Так серьезно?

— Более чем.

— Они не успокоятся, пока не уничтожат Хоменко, я правильно вас понял? — спросил Ударник.

— Он опасен, пока не прошли выборы. Ну, подумаешь, такой форс-мажорный случай. Жизнь их немало подбрасывает. Даже если он воскреснет, он не будет опасен им. Всего лишь курьезный случай. И не сам Хоменко, поймите, представляет для них опасность, а тот общественный шум, который может подняться вокруг него. Шум на верху очень не любят. Они говорят о том, какие они хорошие слуги народа, как они заботятся о нуждах простых людей, а тут вот вам — и газеты, и блогеры пишут о человеке, которого заживо похоронили. И крайними в этом деле оказываются эти самые слуги народа. Они не расследовали как надо это дело, проявили преступную халатность.

— Кажется, вы не очень-то любите наше руководство, — усмехнулся Ударник. — А я почему-то всегда считал, что блюстители порядка надежда и опора правителей.

— Чего мне их любить? Любить надо жену, детей, друзей.

Друзья переглянулись. А этот мент — всё-таки симпатичный парень, хоть и похож на Баскова.

— С этим нельзя не согласиться.

— Если от Хоменко не будет исходить никаких сигналов, я думаю, они не будут ничего предпринимать. В таких случаях бездействие лучше любых телодвижений, которые еще непонятно, чем могут закончиться. Всё-таки спокойней, если бы Хоменко исчез окончательно. Но так, чтобы это произошло вроде как само по себе.

— И что же нам теперь делать?

— Вы, Иван, засветились в психиатрической больнице. И заведующий сразу вспомнил про ваш визит. Местопребывание Хоменко мне было установить несложно. Значит, это может сделать, и кто-то другой. Поэтому находиться ему здесь опасно. Его нужно перевезти в другое место, более безопасное, где его не могли бы найти.

— Вы правы, кажется. Я знаю такое место, — сказал Ударник.

— В деревне у бабушки и дедушки? — усмехнулся Кузмин. — Вы же об этом подумали, Иван?

— А вы догадливы.

— Это шаблонное решение. Любой сыщик именно там и будет искать его. Почему-то все уверены, что деревня — это самое надежное и безопасное место.

— А может его, как Ленина, поместить в шалаше у озера. Ищейки собьются с ног. Не будут же они всю тайгу обыскивать, — проговорил Иванов. Не понятно, шутил он или всерьёз.

— Смешно, — вздохнул Кузмин. — Как меня учил старый наставник: решение должно быть такое, которое никогда не придет в голову вашему противнику. А противник о ленинском шалаше знает не меньше вас. Ищейки у него тоже хорошие.

— У вас есть это решение?

— Да. Иначе зачем бы я пришел к вам. Он будет жить у меня. Вот видите, такое вам в голову не могло прийти.

— У вас?

— Конечно. Ведь никому не подумает, что разыскиваемый живет у того, кто его разыскивает. Это противоречит всякой логики. Сейчас это лучшее решение.

— Как вы это себе представляете? Ведь у вас же, наверно, семья.

— Жена с детьми до конца месяца гостит в Москве. Она у меня москвичка. А вот вышла не за москвича.

— А когда ваша семья вернется, что будем делать?

— Будем решать проблемы по мере появления. Загад не бывает богат, как говорила моя бабушка.

Ударник кивнул.

— А вот Саша занимается его лечением.

— Он и будет продолжать заниматься этим. Ничего не отменяем. Запомните мой адрес. Записывать ничего не надо.

— Потом… За ним нужен постоянный присмотр. Конечно, Надя могла бы, но, сами понимаете, это не совсем будет прилично. И вряд ли ваша жена будет довольна, что, когда она отсутствовала, в вашем доме жила другая женщина. Хотя Надя вполне могла бы, она сейчас временно безработная, находится в поиске. Главное, чтобы этот поиск не увел ее на другую траекторию, где меня уже не будет.

— Почему за ним нужен постоянный присмотр? В туалет он ходит самостоятельно, спичками не балуется, памперсы ему менять не надо за неимением таковых. Я ему буду оставлять еду. И потом он же не будет, как ребенок, толкать пальцы в розетки. Ведет он себя вполне разумно. Так что нянечка ему не нужна. Включу ему телевизор, пусть смотрит.

— А еще он любит рисовать, — сказал Ударник. — Вы ему дайте бумагу, карандаши!

— Знаю. Я видел его рисунки в больнице. Да и у вас вот этот портрет.

— А кроме вас, кто-нибудь еще знает, где находится Хоменко? — спросил Ударник.

— Руководство поручило это мне. И то негласно, неформально, чтобы никому и ничего. Поскольку дела никакого не заведено, то и расследованием заниматься нельзя.

Прошли в зал. Хоменко поднял голову и переводил взгляд с одного на другого.

Правда, если и узнал, то не скажет об этом. Ой! Хоть бы кивнул или моргнул одним глазом.

— Ну, что, дружище! Будем собираться! — сказал Кузмин, потрепав Хоменко по плечу. — Нужна курточка с капюшоном, чтобы закрыть лицо. Вам выходить не надо. Лишний раз светиться ни к чему. А чем больше людей, тем больше внимания к нам. За домом не следят, но береженого Бог бережет. Вдвоем мы не так будем заметны. Когда я заходил в подъезд, на скамейке никого не было. Это хорошо.

Собрали Хоменко. Попрощались, похлопав его по спине. Переезд Хоменко воспринял как должное. Никакой нервозности и тревоги не проявил. Был спокоен, как слон. За месяц он переменил уже столько мест, что и новое жилье не удивило его. Кузмин провел его по всем комнатам, показал туалет и ванную, а затем отвел в зал. Теперь рядом с ним не было людей, к которым он уже привык: Ударника, Иванова, Нади. Но и к Кузмину он отнесся благожелательно. И глядя на него, улыбался. Выбрал себе место на диване. Наискосок от него стоял большой телевизор.

— Ты консерватор, оказывается, — Кузмин улыбнулся. — Своих привычек не меняешь. А привычка — вторая натура. Вот как бы добраться до твоей первой натуры?

Он положил перед ним на столики телевизионный пульт, листы бумаги, ручку и карандаши. И в воздухе нарисовал рукой, что он может рисовать и включать телевизор. Хоменко улыбнулся и прохрипел, благодаря Кузмина. Потом несколько раз кивнул головой.

Вечером подъехал Иванов. На нем было длинное до пят черное пальто, черная шляпа и был завязан шарф почти до самых глаз. В прочем, и глаз было не видно за черными очками. Кузмин рассмеялся.

— Саша! Зачем этот цирк? Сейчас вы похожи на клоуна или шпиона из детских комиксов. Нелепым нарядом вы только обратите на себя внимание. И вас обязательно запомнят. Нужно быть незаметным, серым, как все. Если бы ты пришел в потертых джинсах, футболке и бейсболке, никто бы не обратил на тебя внимания. Главное уметь слиться с толпой, не выделяться из нее, быть неприметным и неинтересным.

— Извините! В меде нас не учили основам конспирации. Знаете, Максим, вот я о чем подумал. Если Хоменко рисует реальных людей, в том числе тех, которые были в его жизни до того, как все это с ним случилось, может быть попробовать вернуть его с помощью рисунков. Где-то я про это уже читал, так сказать, изотерапия.

— Еще бы и речь ему вернуть.

Иванов кивнул.

— Тут для меня совершенно непонятная история. Я много думал об этом, но все равно не понимаю. Самый разумный ответ в данной ситуации: может произойти, а может и нет. Но будем надеяться на лучшее. У нас ничего, кроме надежды, не остается. В больнице его осматривал специалист и никаких повреждений речевого аппарата не нашел. Значит, ничто не мешает ему говорить. И тем не менее речи у него нет. Допустим, что повреждена та часть мозга, которая отвечает за речь. То есть проблема мозговая, нейропсихологическая. Это усложняет реабилитацию. Его пинали, и вполне возможно, что удары доставались и голове. Хотя врачи гематом на голове не обнаружили. Не было и сотрясения мозга. Наш мозг устроен универсально и обладает компенсирующим эффектом, то есть функцию поврежденных участков мозга могут взять на себя здоровые участки. Вспомните вождя мирового пролетариата. Это же хрестоматийный случай. У него была повреждена значительная часть мозга, омертвление, некроз, и только в последний год жизни он был отстранен от государственных дел. Он продолжал руководить страной в сложнейший период ее истории, принимал нетривиальные решения. Та часть мозга, которая осталась здоровой, взяла на себя функции поврежденных частей. И довольно успешно справлялась с задачей на протяжении нескольких лет.

— Значит, и с Хоменко может произойти что-то подобное?

— Здесь не может быть гарантий. Человеческая психика до сих пор остается тайной за семью печатями. И то и дело подкидывает нам всё новые и новые загадки и ставит в тупик корифеев.