07

Первое, что увидел Джон, когда открыл глаза, был солнечный свет. Яркий луч бил прямо в расширенный зрачок и пронзал мозг раскаленной иглой. Стюарт инстинктивно прикрылся рукой, но свет не исчез. Он был теперь

внутри, путался в дырах памяти… раздражал. Бил наотмашь. Джон сделал попытку увернуться, но тело вдруг потеряло равновесие и опору под собой, а потом рухнуло куда-то вниз. Впрочем, лететь было невысоко. От удара Джон пришел в себя окончательно.

Он был там же, где и всегда, — в квартире Келли. Лежал на полу рядом с кроватью, на которой спал с момента своего появления. Локоть раненой руки чувствительно стонал. Стюарт потер его бессознательным жестом. Потом рука потянулась к груди. Что-то с ним случилось. Что-то очень плохое. Пришло и забрало его душу, то, что от нее осталось. Но два факта занимали Джона больше всего.

Он был голый.

Последнее, что он помнил, это «Кирпичики» и то, как Косой Билл наливал ему виски.

Дальше была пустота. Знакомая до боли пустота амнезии. Джон застонал и выматерился.

Когда прошел первый шок, и к нему вернулась способность соображать, Стюарт понял, что той одежды, которая была на нем, нигде нет. Этот факт был отмечен им достаточно равнодушно. Нет, значит, нет. С ним и без того произошло уже слишком много странного, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Он просто поднялся с пола и пошел в душ.

Сначала долго смотрел в зеркало, впав в некое подобие транса. Временами ему казалось, что отражение расплывается, и вместо его собственного лица проступают совсем другие черты. Хищные черты Зверя. Теперь Джон отчетливо чувствовал его присутствие.

Потом он стоят под душем, подставляя под струи поочередно голову, плечи, спину. Только иногда что-то случалось с реальностью. Когда Джон открывал глаза, то вместо прозрачных прохладных струй видел другие — густые, алые, горячие. И еще запах — характерный запах с оттенком железа, от которого Стюарт не мог избавиться уже который месяц. Тогда Джон закрывал глаза, и снова все возвращалось на свои места. Он старался не думать о происходящем и только этим удерживал психику на грани разумного.

После душа Стюарт, не вытираясь, завернулся в полотенце и вернулся в комнату, огляделся. Ни одежды, ни обуви, в которой он помнил себя в последний раз, не было. Ключи от квартиры, деньги, документы — все исчезло вместе с курткой и джинсами. Джон чертыхнулся, представив, что придется как-то объяснять все Келли. Но вот что объяснять, он тоже представлял себе с трудом. Что надрался в «Кирпичиках», где-то по дороге зачем-то разделся и приперся домой, в чем мать родила. И, кстати, где Келли? Сегодня у нее выходной, и она не ушла бы просто так, не оставила его одного. Связь между ними стала настолько сильной, что они оба ощущали разлуку на уровне физической боли.

Джон переоделся в запасную одежду, сварил себе крепкий кофе и закурил. Ему нужно было подумать. Больше всего он хотел бы сейчас вспомнить и понять, что произошло. И еще — чтобы Келли вернулась домой и помогла ему. У Стюарта была иррациональная уверенность, что именно так и будет, стоит ей появиться. В конце концов, она была единственной, кто знал правду о нем.

За первой чашкой последовала вторая, и тут же новая сигарета. Стюарт сходил в комнату Келли и взял со спинки стула ее косынку, которую она надевала дома, когда готовила или убиралась. Тонкая ткань источала нежный аромат — знакомый, родной, успокаивающий. Ожидание не тяготило Джона. Часы, наверное, даже целые дни, проведенные в засадах, научили его истинно восточному свойству замедлять время, самому замедляться для реальности вокруг. Это было то, что дал ему Вьетнам наравне с умением выживать и убивать, и что его братья по оружию никогда не понимали. Пожалуй, только Фрэнки мог… Только Фрэнки… Поскорей бы уже пришла Келли.

Как ответ на его мысленную мольбу, хлопнула входная дверь. И тут же раздалось тревожное:

— Джон!

Стюарт мгновенно очнулся, совместив себя с реальностью, вскочил и бросился ей навстречу.

— Кел!

Она выронила сумочку и бумажный пакет, который принесла с собой. Что-то звякнуло и, кажется, разбилось, но Келли этого не заметила. Она буквально упала в подставленные объятия, чувствуя, как от облегчения вскипают слезы и уже нет сил их сдержать. Текут сами собой, впитываясь в ткань его рубашки, а потом дальше, в тело, кажется, в саму душу.

— Я думала, что ты уже не вернешься. Тебя так долго не было, и я испугалась. Ты обещал, что не покинешь меня. Где ты был, Джон?

От волнения она не кричала, даже не говорила, это был горячечный шепот. И каждое слово вонзалось в душу Стюарта острой иглой вины. А самое ужасное было то, что ему нечего было ей ответить, поэтому он повторял то единственное, что только и мог сказать:

— Прости. Прости меня, я виноват. Прости…

Даже когда эмоции схлынули, и оба они успокоились, то некоторое время продолжали не двигаться.

— Не надо, Келли, не плачь. Все будет хорошо.

Стюарт снова и снова гладил ее волосы, губами собирал слезы с ее лица. И не верил ни одному своему слову, потому что знал: хорошо не будет.

Поздно ночью, когда они лежали в одной постели, переплетясь руками и ногами, насытившись друг другом, Джон признался, что память снова его подвела.

Он отсутствовал неделю. Семь дней были изъяты из жизни, образовав очередную дыру, но теперь Джон знал, что в ней может прятаться чудовище. И контролировать это он не может.

— Что тебе сказали в госпитале?

В темноте Келли осторожно подушечкой пальца водила по его шрамам.

— Что со временем я все вспомню.

— Значит, вспомнишь. Все будет хорошо, Джон, вот увидишь. Только из «Стрелка» тебя уволили. Но это не страшно. Найдем тебе другую работу.

— Да черт с ней, с работой, — Джон помолчал, а потом как в омут, — Со мной что-то происходит, Кел. Что-то странное. Мне кажется, что я превращаюсь во что-то страшное. Как будто в какое-то другое существо. И это оно выходит наружу, когда я ничего не помню.

Сказанное слишком походило на безумие, и Стюарт невольно задержал дыхание, ожидая ответа. Он был готов к тому, что Келли оттолкнет его и скажет убираться вон, но с другой стороны знал, что она этого не сделает. Фрэнки бы не сделал, а Келли была очень похожа на брата. Скольжение по его груди, доставлявшее Стюарту острое удовольствие, не замедлилось ни на миг.

Келли спокойно спросила:

— А что оно делает, это существо, когда выходит? Ты знаешь?

— Мне кажется, оно убивает.

— Ты кого-то убил?

Убил… Во Вьетнаме ему приходилось много убивать. Там был закон джунглей: либо ты, либо тебя. Но ведь она спрашивает совсем не про Вьетнам. А здесь…

— Я не знаю.

— Если ты кого-то убил, то нам, наверное, придется уехать.

Стюарта невольно поразило, с какой готовностью Келли приняла происходящее. Легко, как легко впустила Джона в свою устоявшуюся жизнь.

— Тебе не нужно в это ввязываться. Я должен разобраться один.

Она усмехнулась. Как будто давно уже для себя все решила.

— Но ведь кто-то должен тебе рассказывать, сколько тебя не было и что в это время происходило.

И Джон улыбнулся в ответ невидимой в темноте улыбкой.

— Тогда для этого не обязательно уезжать.

Конечно, они никуда не уехали, и все пошло так, как было сразу после возвращения Стюарта. Келли уходила в «Стрелок» и снова взялась за подработки. Джон снова каждый день просматривал объявления о работе, но чем дальше, тем больше у него появлялось чувство, что очень скоро ему это не понадобится вовсе. Пока не происходило ничего, но напряжение висело в воздухе плотной пеленой. Как-то не сговариваясь, они с Келли перестали расходиться на ночь по разным комнатам, а начали спать вместе у нее. И Джона никогда там не тревожили кошмары. Если у Келли выпадала ночная смена, он все равно шел в ее комнату, ложился на ее подушку и чувствовал себя спокойнее, хотя сон и не шел к нему в одиночестве. На улицу он не выходил.

Келли ничего не говорила о его добровольном затворничестве. Мистер Денвилл пару раз спросил, куда подевался ее друг, но она отшутилась. Для нее все происходящее тоже было странно, но Келли Шеффер была из тех девушек, которые принимают жизнь, как она есть, и умеют жить с тем, что есть. То, что она больше не одна, перевешивало все остальное. Пусть что-то происходило, и она не вполне понимала, что именно, но проблемы следовало решать по мере их поступления и никак не раньше.

Для Джона проблемы снова начались в тот день, когда он решил наведаться в «Кирпичики» и кое о чем расспросить Косого Билла. Мысль эта сверлила мозг уже не первый день, зудела и чесалась, как заживающая ранка. Про Косого Билла ходили слухи, что иногда он знает о людях то, чего они сами о себе не знают.

Стюарт пошел днем, когда риск нарваться на Клинта и его людей был минимальным. Так же, как и на сочувствующих. Когда до бара оставалось меньше квартала, он остановился. Из пустынного тупика отчетливо тянуло холодом, но холод этот остужал не тело, а душу. Как будто Солнце остыло, и мир покинули свет и радость. Как будто холод проник внутрь, разбежался волной по нервам и крови и заставил сердце и чувства превратиться в мерзлый ком колючего льда. Кожу под рубашкой начали колоть тысячи мелких иголочек, и к Стюарту пришло смутное ощущение, что когда-то… совсем недавно что-то подобное с ним уже было. На несколько секунд оборвалось дыхание. Мир перед глазами начал блекнуть и расплываться серым пятном. Стираться. В ушах зазвучал металл набата, и чей-то голос произнес: это конец. Шрамы начали пульсировать болью, но еще сильнее была боль в груди — в нестерпимом холоде она обжигала, пронзала насквозь… убивала. Джон вдруг понял, что умирает. И что это тоже не в первый раз.

Он вошел в тупик и прислонился к стене, непроизвольно прижав руку туда, где сердце. Он ожидал, что почувствует бешеную пульсацию, но вместо этого была только пустота. Чужая сущность внутри ожила и начала заполнять Стюарта собой, ускоряя выход сознания из тела. Колени подогнулись, и он медленно осел по стене вниз. И в этот момент все закончилось.

— Эй, парень. Ты в порядке?

Голос проник через подступающее небытие, и Джон увидел его, как сноп золотистых искр. Вокруг него морок начал рассеиваться.

Кажется, это была женщина. Молодая, меднокожая, с длинными иссиня-черными волосами и темными глазами в пушистых ресницах. Знаки, нашитые на ее кожаную рубашку, бисерные браслеты и серьги яснее ясного говорили о ее происхождении. Она протянула руку и коснулась его плеча. И в этот момент реальность между ними как будто замкнуло, словно от прикосновения хлопнул электрический разряд. Женщина что-то сказала, тихо и удивленно, но язык ее, как и символы, Джон не понял.

Он мгновенно пришел в себя. Зрение прояснилось, и холод отступил. Вернулось четкое ощущение границ тела.

— Ты в порядке? — снова спросила женщина.

— Да. Теперь да.

Она помогла ему подняться. Стюарт нервно закурил, ожидая, когда она уйдет, но она не уходила.

— Что ты здесь делаешь?

— В каком смысле?

Она усмехнулась.

— Можно сигарету?

Джон молча протянул ей пачку. Женщина вытянула штуку и при этом снова невольно коснулась его руки. Неслышно хлопнул очередной разряд — ощущение где-то на уровне подсознания. Стюарт вдруг почувствовал биение сердца.

— Ты кто?

Вопрос вырвался сам собой, но она даже не удивилась. Просто ответила:

— Джина.

Джина. Отлично. И ничего не ясно.

— А ты?

— Джон.

— Что с тобой случилось, Джон? Ты знаешь?

Она не прикуривала, просто вертела сигарету в пальцах. Это простое движение притягивало взгляд завораживающей равномерностью. Оно гипнотизировало и действовало успокаивающе. Яркие проблески бисера на тонких запястьях Джины только усиливали странный эффект.

— Знаешь, что это за место?

— Нет.

— Я так и думала.

Сигарета прекратила свое движение.

— А ты хотел бы узнать?

Несколько долгих секунд они смотрели друг другу в глаза, но это не был поединок взглядов. Скорее, это было взаимное проникновение душ. Джон легко открылся этой странной скво, внезапно возникшей у него на пути. А она так же легко читала то, чего не мог понять даже он сам.

— Да. Ты знаешь?

— Теперь знаю.

— Расскажи мне.

Сигарета снова начала танцевать.

— Мы верим в то, что в каждом из нас спит Зверь. В большинстве людей, особенно в белых, он спит так глубоко, что никакая сила не способна его разбудить. Они рождаются, живут и умирают, так никогда и не узнав о его присутствии. Зверь в них подобен снулой рыбе зимой, замершей подо льдом. Но есть и другие. Иногда что-то происходит с миром и людьми, и в некоторых из них Зверь просыпается.

— Зверь принадлежит миру духов, — продолжила она, все так же играя сигаретой, — Это сущность не добрая и не злая, она просто есть. Зверь просыпается в дырах сознания и начинает пожирать человеческую сущность крупица за крупицей. В первую очередь он отбирает память. Человек, одержимый Зверем, никогда не помнит, где он был и что делал, потому что в это время жил не он, а Зверь. Потом он отбирает чувства. А потом — жизнь.

— Зверь никогда не пробуждается просто так, — продолжала она, — Он приходит в мир, чтобы убивать. Так он восстанавливает равновесие, которое было нарушено. Один раз пробудившись, он никогда больше не спит. Если человек со Зверем внутри умирает раньше, чем будет совершена его миссия, то Зверь может поддерживать жизнь в нем до тех пор, пока не завершит все, что должен. Иногда случается так, что человеку нужно умереть, чтобы Зверь пробудился окончательно. Но это очень большая редкость. Почти никогда. Мы считаем таких людей истинными воинами, чья сила идет из мира духов.

— Зверь приходит в человеческий мир, когда пожелает, и нет такой силы, которая могла бы его остановить, — закончила она.

Стюарт слушал Джину, как завороженный. По мере ее рассказа к нему все сильнее приходило ощущение узнавания. Это про него она рассказывала ему самому. Он сам одержим пробудившимся Зверем, присутствие которого все яснее и яснее чувствовал после возвращения в Штаты.

— А что потом? — голос прозвучал напряженно и хрипло, — Что потом будет с…

…со мной?

Вопрос не прозвучал, но все было слишком очевидно. Джина, наконец, закурила, и Джону показалось, что вместо спичек она просто щелкнула пальцами.

— Воин уходит вместе со Зверем. Но это может произойти очень не скоро, — она помолчала и неожиданно снова спросила, — Ты действительно не помнишь это место?

Стюарт медленно повернул голову, всматриваясь в каменный туннель. На самом деле он множество раз проходил мимо, на пути к «Кирпичикам» и обратно. Но, видимо, Джина спрашивала о чем-то другом. О чем-то, что он забыл. Может быть, о чем-то, что случилось с ним в те дни, которые Джон потерял последними.

— Ты можешь помочь мне вспомнить?

Вместо ответа она взяла его за руку.

И Стюарт увидел.

Картинки мелькали перед его мысленным взором чередой быстрых кадров. Что это было, его собственные спрятанные до сих пор воспоминания или странная магия Зверя, он не знал. Но он запомнил лица, и это привело его к понимаю того, что все происходящее — реально. Что все это было неспроста: и его решение пойти в «Кирпичики» именно в тот день и час, и холод, дохнувший, кажется, с того света, и появление Джины. Зверь уже захватил Джона Стюарта и вел теперь своим путем.

Джина отпустила его руку и спросила, внимательно глядя в глаза:

— Ты понял теперь?

— Да. Но… почему я?

— Потому что так было угодно Иезис.

Он усмехнулся.

— Не знал, что вы ее признаете.

— Если видел что-то собственными глазами, то глупо это отрицать.

— Хотел бы я верить, что все это правда.

Увлеченный собственными мыслями, Джон говорил сейчас не о переменчивой богине-насмешнице, а о Звере. И Джина ответила не на слова, а на мысли. Может быть, умела прочесть?

— Самое желанное для него — кровь. Тогда ты сможешь увидеть сам. Если сумеешь.

Стюарт недобро прищурился.

— Сумею, можешь не сомневаться.

Он достал новую сигарету и попытался прикурить, но порыв невесть откуда взявшегося холодного воздуха загасил пламя зажигалки. Стюарт отвернулся всего на несколько секунд, но потом Джины рядом с ним уже не было. Джон поднял голову и посмотрел в небо. Ему показалось, что он видит лестницу духов, по которой странная скво возвращается туда, откуда являлась.

Конечно, в «Кирпичики» он уже не пошел, а вместо этого вернулся домой. До возвращения Келли со смены оставалось еще несколько часов. Он успеет. Он сможет. Если все, что сказала Джина, правда, то он сумеет это остановить. Потому что у него нет выбора. Он должен.

Повинуясь безотчетному стремлению, Стюарт снял рубашку, взял на кухне нож и прошел в ванную. Сейчас он разберется со всем этим, а потом начнет все сначала. Они с Келли уедут в Калифорнию, подальше от холодного и червивого Большого Яблока. Туда, где никто их не знает, и не будет задавать лишних вопросов. Келли должна учиться. А он уж как-нибудь постарается сделать так, чтобы они вместе жили еще долго и счастливо. Потому что только они сами ведь и есть друг у друга. Связующие друг для друга.

Он смотрел в зеркало на свое искалеченной войной тело. Шрамы на груди — тонкой сеточкой, и некоторые из них он не может видеть глазами, но они есть. Он провел по рубцам кончиками пальцев, как это делает Келли. Вверх-вниз, как завороженный, но мысль о Келли заставила его очнуться. Она не должна это видеть. Она не должна пострадать, если Джон не сумеет справиться с…

Стюарт лезвием ножа провел по ладони, делая глубокий разрез. Кожа разошлась легко, как и поверхностный слой мышц. Будет еще один шрам. Кровь потекла легко, срываясь на пол тяжелыми каплями. Стюарт прижал руку к груди, размазывая кровь по иссеченной коже и не отрывая взгляда от своего отражения в зеркале.

Сначала он увидел, как изменилось его лицо. Едва уловимо, каждая черта отдельно, но все вместе изменения стерли из реальности Джона Стюарта и явили Зверя. И все же у Зверя был его облик, пусть и измененный. Голову пронзила сильная вспышка боли и уже не отпускала. Он выронил нож и невольно вцепился себе в волосы, застонал. Боль заслоняла сознание, затуманивала зрение. В ушах снова забил набат, и он уже не услышал, как стон превращается в рык. В груди разлилась мертвенная пустота и холод. Последнее, что он ощутил гаснущим разумом, это падение.

Потом Джон Стюарт перестал существовать.