3

Леонид очнулся в госпитале.

Ему рассказали, что его контузило. Бомба разорвалась недалеко от строения. Того самого, что называют Бориславским замком. Солдаты как раз оказались рядом с ним, когда вражеский самолет предпринял второй заход.

Леонид лишь уточнил у врача:

— Бориславский замок?

— Ну, да. Вы разве о нем не слышали?

— Слышал, конечно. Только…

Воскресло наваждение. Кошмар о чудовище вихрем пронесся в памяти. Опять Леонид увидел диски, шестерни, разорванную ткань и пустые алчные глаза монстра, его непропорционально большую пасть и выдвигающиеся челюсти с острыми зубами.

— Не беспокойтесь. Это последствия контузии, — произнес врач. — Мысли спутаны, но пройдет.

— Да, пройдет, — недоверчиво ответил Леонид, ибо, насколько он знал, ни во время, ни после контузий никакие видения не посещают, тем более монстры.

Об императоре Бориславе I он, конечно, знал. Замок, точнее дворец, был построен по распоряжению императора на пустыре недалеко от церкви архангела Даниила. Поэтому дворец иногда называли Данииловским. Судьба государя была трагична. Его убили заговорщики в мартовскую ночь — задушили шарфом, нанеся несколько ударов золотой табакеркой.

— Что ж, отдыхайте. Меньше слов и мыслей — меньше волнений. Следуйте этому простому рецепту, — посоветовал врач.

…

Леонид уже не воспринимал окружающие его здания как эхо истории. Не видел он следов прошлого, памяти о предках. Он видел в зданиях возможность скрыться от врага, видел в них крепости, что оградят его от будущих атак.

Теперь Леонид, вспомнив кошмар, почему-то ощутил историю. Словосочетание «ощутить историю» оказалось неуклюжим, но точнее не смог выразить чувства, затопившего душу. Он закрыл глаза, но увидел перед мысленным взором город, продолжающий жить и сопротивляться смерти. Город стоял на берегу залива. Залив серым зеркалом отражал сторожевые башни.

Казалось, память о прошлом уснула, скрывшись в закоулках подсознания, а с приходом монстра опять воскресла. «Как же я, — удивился Леонид, — мог рассказывать Даниле о мирном прошлом этого города, если не чувствовал его истории?» Было что-то в этом сомнамбулическое: просто надо было рассказать о городе, а зачем — не имеет значения.

Странные чувства. «Может, все это последствия контузии?» — мелькнула мысль. Мозг упорно хотел связать в единый узел два события — историю Борислава и видение чудовища.

Леонид прогнал навязчивую идею и решил поспать.

Но даже во сне покоя не было. Монстр вернулся. Он осторожно проник в сновидение, точно вор. Леонид физически ощутил, как склизкое тело чудовища вползло в мозг, но что-то его остановило. Оно исчезло, и кошмар прекратился.

Леонид проснулся поздно. Солнце высветило восточные окна госпиталя. Рядом с постелью сидел Даниил. Его льдисто-серые глаза посмотрели на Леонида печально.

— Ну, брат, как ты?

— Да не переживай, — успокоил Леонид. — Думаю, скоро выпишут.

— Думаешь? Или знаешь?

Леонид улыбнулся: опять Данила со своей пунктуальностью не к месту.

Леонид протянул руку и пожал сухую и горячую руку друга, говоря этим жестом, что все в порядке, но Даниил по-прежнему смотрел печально. Не было в его взгляде отчаяния или безысходности, а лишь застывшая тоска северного неба. Какую погоду оно принесет — неизвестно.

Что знал Леонид об этом человеке? Он — солдат. Он сопровождает автоколонны в блокадный город по единственной дороге — по льду озера. Данила не болтлив, а если и говорит, то говорит странности. У него иной взгляд на мир. В его внешности, тембре голоса, наконец, взгляде эта иная точка зрения проявляется помимо его воли. Что еще? Читает молитвы над убитыми солдатами.

— Все-таки что-то случилось? — спросил Леонид.

— Да день такой, — ответил Даниил.

— Не раскисай. И не отмалчивайся.

— Сегодня могло бы исполниться девять лет младшему брату. Он до войны умер. Знаешь, когда я читаю молитвы над убитыми солдатами, губы машинально перебирают знакомые слова, а мысли цепляются за брата. Отчего? — Даниил пожал плечами. — Ты не думай, я не раскис. — Он горько улыбнулся. — Просто смерть брата — это первая смерть, которую я увидел. Я посчитал ее несправедливой. А тут война, сам понимаешь.

— Слушай, а как его звали?

— Кого? — Льдисто-серые глаза Данилы оживились.

— Брата.

— Исаак. Ну, мы его Исашкой звали.

— Расскажи о нем. Интересно же.

— Да что рассказывать. Он только четыре года на свете-то и прожил.

— Что помнишь, то и расскажи.

— Деревня наша Кругловка, ну, я тебе говорил. Исашка самый младший в семье был. Про него стих такой сочинили: «Исашка, надень рубашку». Это потому, что он летом без рубашки бегал, а солнце дочерна его зацелует, и от арапа не отличишь. Мать Исашку и уговаривала и ругала, а ему все нипочем. Мы, старшие братья и сестры, тоже его тиранили рубахой. — Данила светло улыбнулся и замолчал ненадолго. — Но он стоял на своем: «Тяк и надо», — твердо, как заклинание произносил эту присказку. Ну, что еще помню… Любил рано вставать. Мать только дойником загремит, а он вскочит и попросит стакан молока. Любил рисовать. Отец у меня портняжным делом зимой на хлеб зарабатывал. Так вот, в отцовском столе Исашка и хранил свои каракули. Что рисовал — не разберешь. А умер… Умер от болезни. От какой?.. Да не важно. Перед самым недугом случай с ним был. Спал. Вдруг ночью вскочил, да и кадку с водой опрокинул, а затем заплакал. Не каждый взрослый ее и с места сдвинет, а он — раз, и вода разлилась. Знаешь, иногда я думаю, что он смерть свою во сне увидел. После этого случая Исашка заболел и умер. Потом сестра сон рассказала, будто Исаака видела нарядно одетого. Он ее к столу приглашал, за которым множество детей сидело. Исашка спрашивал о матери, как она, а сестра сказала: «Сам-то как живешь, что делаешь?». «Рисую», — ответил он. Мать, как услышала, скупо всплакнула и произнесла: «Значит, моему Исашке на том свете хорошо». Не знаю, может, сестра все выдумала, а, может, на самом деле приснилось.

Данила замолчал. Больше о чем-то еще двум друзьям говорить не захотелось.

…

Борислав очнулся и увидел пустую комнату, если не считать Франца, который из серебряного кофейника заливал огонь в чаше. Над столом висел белый пар. Воздух пропах прелой травой.

— Как ты, Борислав, себя чувствуешь? — спросил принц.

— Хорошо.

Великий князь осмотрелся. На мгновение ему показалось, что ничего не было: ни гостей, ни того старика — Великого Архитектора. Все случилось во сне. Но Франц развеял сомнения:

— Все ушли раньше. Не стали ждать твоего возвращения. Я остался, чтобы ты рассказал мне.

— Рассказал о чем?

— О твоем первом путешествии.

— Все было то же самое.

— Опять солдаты Даниил и Леонид?

— Да. Только я увидел продолжение истории. И еще. В самом начале путешествия я смотрел на портрет незнакомца в маске. Незнакомец снял ее. Затем другую. И так далее, и, наконец, я увидел его истинное лицо с черной повязкой на глазах.

— Это была не повязка, — сказал Франц, поставив кофейник на столик и сев в соседнее кресло. — Это были очки из темного стекла.

Принц так уверенно и легко произнес фразу, что Борислав удивился:

— Ты…Ты тоже смотрел на портрет и видел его? Откуда знаешь, что это не повязка?

— Нет, в это путешествие я его не видел. Но он приходит ко всем, кто впервые отправляется в путь.

— Кто он? И почему он в черных очках?

— Я не знаю его имени. Знаю, что незнакомец из будущего. Черные очки — модный атрибут. В нашем времени мы носим парики. Такова мода. А в его времени — модно носить черные очки.

— Закрывать темными стеклами взгляд у них модно?

Франц пожал плечами в ответ.

Спустя минуту, он спросил:

— Я хотел уточнить его внешность. Борислав, как он выглядел? Я не уверен, что мы говорим об одном и том же человеке.

— Трудно описать его внешность. Лицо широкоскулое. И оно странное. Будто не из нашего мира. Лицо-кулак. Я так бы сказал. А почему ты не уверен?

— Он называет себя привратником. Он открывает ворота в путешествие. Когда приходит в первый раз к странствующему, то всегда разговаривает. Как бы приветствует тебя, ну, и себя демонстрирует. Со мной, да и со всеми именно так и было, а вот при встрече с тобой он промолчал. Отсюда и сомнения.

Принц в задумчивости перевел взгляд на серебряный кофейник.

— Расскажи, Франц, о твоей встрече с ним.

— А что рассказывать? Ничего особенного не случилось, — Франц посмотрел на Борислава и изобразил улыбку. — Начало было такое, как и у тебя: портрет ожил, маски слетали одна за другой, и вот появилось на свет широкоскулое лицо мужчины в черных очках. Лицо-кулак, как ты назвал.

…

Появилось на свет широкоскулое лицо мужчины в черных очках. Франц заметил, что портрет лишился рамки — она растворилась в воздухе, а незнакомец поплыл к принцу, будто несомый сизым дымом из светильника. Лицо, увеличившись в размерах, приблизилось, закрыв обзор. Франц не видел комнаты, а когда незнакомец отстранился, принц очутился в другой обстановке. Новая комната была небольшой.

— Я привратник, — произнес незнакомец.

Франц рассмотрел привратника. Он был одет бедно: синие потертые штаны плотно облегающие, рубаха черного цвета с бордовой надписью «EST OPTIO PRIMA». Она оказалась необычного покроя: без пуговиц и рукава опускались не ниже локтей.

— Пошли, я кое-что покажу, — сказал привратник.

Они проследовали из тесной комнаты в более просторную и остановились у небольшого книжного шкафа. Привратник распахнул его дверцы и достал книгу.

— Смотри. — Книга раскрылась, и Франц увидел на белоснежных листах рисунки насекомых. — Смотри, на них. Они прекрасны.

Но принц не сказал бы, что они прекрасны. К насекомым, к этим мухам, жукам, бабочкам, осам и прочая и прочая, он был равнодушен. Некоторые из них даже вызывали отвращение, брезгливость, а привратнику нравилось. Он нежно погладил изображение комара.

— Они все в моей голове, — произнес он непонятную фразу.

— Зачем они вам? — спросил принц.

Привратник оторвал взгляд от любования иллюстрациями и посмотрел на Франца. Хоть глаза и скрывали очки, но Франц почувствовал, или все-таки увидел, что глаза собеседника озарились идеей.

— Я напишу об этом книгу.

— Вы исследуете насекомых?

— Нет. Я писатель.

— Вы пишете для детей?

Привратник растянул губы в загадочной улыбке и вымолвил:

— В каком-то смысле, да. Для детей. — Он вернул книгу на полку и закрыл дверцы шкафа. — Их можно назвать детьми. Хотя, это неважно. В этом мире грань между явью и иллюзией такая же, как между иллюзией и явью. То есть, ее нет. Дети, взрослые — между ними тоже нет различий. Все кажется.

— Но что-то реально?

— Да. Лишь то, что ты осознаешь.

Привратник опять улыбнулся.

…

— Лишь то, что ты осознаешь? — переспросил Борислав, когда рассказ был окончен.

— Верно, — подтвердил Франц. Он встал с места и распахнул шторы. — Через пару часов стемнеет. Тебе надо вернуться в замок моего отца.

— Да, но я хотел бы знать правду.

— Правду? — Принц обернулся. Брови его удивленно приподнялись. — Правду? Правда лишь то, во что ты веришь. Осознаешь, как сказал привратник.

— Я тебе не рассказал о своем страхе. В той истории о солдатах. Один из них, Леонид, упомянул, что меня убьют.

— Понимаю, понимаю, — Франц проследовал к креслу и сел. — Если ты осознаешь собственную смерть только такой, то именно таков и будет твой конец. Извини за жестокие слова.

— Но все же. Это правда, или воображение мое разыгралось, придумав такую смерть.

— Ну, хорошо, Борислав. Попробуем это узнать. Получится, не получится…

Франц встал и направился в соседнюю комнату. Он вернулся с шелковым мешочком. Затем вытряхнул пепел из светильника на стол, высыпал содержимое мешочка в чашу и поджег его.

— Попытаемся встретиться с привратником опять. Надеюсь, он не откажет, — произнес принц, вернувшись на место. — Смотри на портрет.

…

Привратник встретил их в большой комнате. Он был в той же одежде: синие потертые штаны и черная рубашка непривычного покроя. На глазах — очки из темного стекла. Привратник сидел в кресле спиной к книжному шкафу.

— Что-то вы зачастили, — попытался он шутить, встав с кресла.

— У моего друга… — Франц бросил взгляд на Борислава, ища одобрения. — У моего друга есть вопрос.

— О чем?

— О смерти, — ответил Борислав.

— Великий князь, не стоит заострять внимания на таких мелочах. Смерть и рождение тождественны друг другу. Нам только кажется, что смерть есть разрушение, а рождение есть появление чего-то нового. Ведь для того, что бы родится…

— Я хотел узнать о собственной смерти. Это правда? — перебил Борислав.

Привратник не ответил. Он сосредоточенно вперил слепые стекла очков в цесаревича. Цесаревич рассмотрел собственное отражение в них. Лицо привратника стало похоже на маску, ту самую на портрете, но затем оно ожило.

— Не понимаю, — медленно проговорил привратник. — Вы хотите узнать…

Борислав кивнул.

Привратник, переведя взгляд на Франца, вымолвил:

— Хорошо. Я все покажу твоему другу. Но пойдет только он. Следуйте за мной, великий князь.

Они прошли в другую комнату и очутились в длинном коридоре, пол которого был выложен терракотовыми плитами. Потолок высокий, украшенный лепниной. Стены — песочного цвета. На них висели портреты неизвестных людей, облаченных в разнообразные одежды. Мужчины и женщины. Их глаза скрыты черными повязками.

Коридор был узким — шагов пять в ширину. Он заканчивался зеркальной дверью. Когда Борислав и привратник подошли к ней, она оказалась украшенной кусками зеркал произвольной величины.

Привратник, взявшись за ручку и повернув ее, произнес:

— Дальше вы сами. За этой дверью зеркальный зал. Но вы смотрите только вперед в конец зала и не обращайте внимания на то, что будет происходить в отражениях. Они обманывают. И запомните, человеческий ум — это зеркальная комната, что населена призраками.

Привратник распахнул дверь. Борислав, преступив порог, отправился в нелегкий путь.

Краем глаза он замечал в зеркалах чье-то присутствие. Кто это, или что цесаревич не знал. Он видел лишь неясные очертания и игру цвета и света, но, как советовал привратник, не обращал внимания, хоть любопытство и подмывало совершить неверный поступок: остановиться и рассмотреть отражение. «Ничего этого нет, все иллюзия», — повторял про себя Борислав.

Наконец, пройдя комнату, он очутился в другом помещении. Привыкнув к полумраку, понял, что находится в незнакомой обстановке. «Путешествие закончилось? Это все?» — удивился Борислав.

Он подошел к зеркалу и рассмотрел собственное отражение. Оно оказалось с изъяном — искривляло реальность так, что у Борислава на бок была свернута шея.

За дверью, которую он только что закрыл, прозвучали шаги. Это были шаги людей, спешащих сюда. Борислав расслышал в них суетность и наглость. Дверь распахнулась, чуть не слетев с петель. На пороге стояли пять человек в масках.

— Что вам угодно, господа? — удивился Борислав.

— Ваше императорское величество, подпишите манифест.

— Манифест? О чем? — спросил государь, пытаясь понять, что происходит.

— Манифест об отречении.

— Отречение? — Борислав улыбнулся. — Я не могу. Полномочий Хранителя меня может лишить только Великий Архитектор.

— Что?

— Да разве вы не видите! — взвизгнул мужской голос. — Он зубы нам заговаривает!

— Он сошел с ума, — тихо проговорил кто-то.

Борислав понял, что достиг предела. Путешествие почти закончилось. Осталось несколько минут и все разрешится.

— Вяжите его! — тот же визгливый голос.

Они набросились на императора.

Заговорщик, что оказался сзади, накинул на шею Борислава шарф и стал душить. Борислав засипел и упал. Последовал сильный удар в висок золотой табакеркой. Но Борислав еще был жив. Он ничего не видел, но сознание оставалось ясным. Он машинально выпростал руку и мазнул пальцами по виску. Пальцы окрасились красным, и пахнуло чем-то странным. Борислав невидяще поднес руку к лицу и лизнул — клюквенный морс? Еще один удар. Заговорщики пыхтели, ругались, но никак не могли убить императора. Кто-то из них поскользнулся на клюквенном морсе.

«Безумцы… безумцы… безумцы, — повторял Борислав. — Ведь ничего нет, а так стараются, будто вверят в происходящее, будто верят…».