Эх, без креста!

Эх! Без креста!

ЭССЕ

Поэт признавался, что образ Христа в «Двенадцати» возник помимо его воли. В первоначальном замысле его не было.

В белом венчике из роз

Впереди Исус Христос.

Такое бывало не раз в мировой литературе. Художественное творчество всё-таки интуитивно, а не рационально. Пушкин признавался, что его Татьяна учудила, удивив его. Она неожиданно для него выскочила замуж.

Интуиция зачастую меняет логический ход повествования, ломает план и композицию. И в законченном произведении неожиданное прозрение уже предстает как гениальное решение. «Магический кристалл» не позволяет увидеть ясное будущее.

И без образа Иисуса Христа «Двенадцать» остались бы лучшим произведением о революции. Но это было бы другое произведение. С иной идеей. Образ Христа не просто открывает новую сторону Октябрьской революции, но и вообще глобальную суть революций, которая порой невидима для многих.

Блок использует форму Исус. Возможно, что из-за ритмики. Хотя чуть изменить строку, и ритмика сохранилась бы и с традиционной формой «Иисус». Исус — это старообрядческая форма. И давайте вспомнит, что раскольники являлись активными участниками всех народных движений, начиная с реформы Никона. В ряды разинцев и пугачевцев влилось немало раскольников.

Кто же эти двенадцать? Тоже библейский образ. Революционные солдаты, которые убивают, грабят, похабничают, святотатствуют, ведут себя как бандиты. Ничего святого для них нет.

Эх! Эх! Без Христа!

Бунт черни, новая пугачевщина. Бессмысленная и беспощадная. Становится страшно за судьбу страны, в которой они вершители судеб. И будет ли будущее у такой страны?

Если бы Блок ограничился только этим, чем бы его поэма была лучше «Щепок» Зарубина и других многочисленных произведений о кровавой странице истории страны? Видно чувство неудовлетворенности, недосказанности жгло поэта.

Поэт ждал революцию, слышал ее музыку и понимал, что это не будет революция роз и других цветочков. Когда сожгут его имение в Шахматово, он будет писать об этом с горечью, но без всякой ненависти к тем, кто это сделал. Революция имела для него смысл и целесообразность только тогда, когда она станет революцией Духа, которая преобразит человека и человеческие отношения. Произойдет это, он примет такую революцию. А если нет, то это будет катастрофа. Кровь, насилие, разрушение…И в этом восприятии, ощущении он не был одинок. Таково было отношение к надвигающейся революции у многих представителей творческой интеллигенции.

Маяковский, Есенин и многие другие уже сразу после Октябрьского переворота заявили: «Это моя революция!» и это «Хорошо!»

Небо как колокол.

Месяц — язык.

Мать моя родина!

Я большевик.

Да! Это было романтическое восприятие. Потом они растеряются, во многом разочаруются, в душах их произойдет трагический надлом, потому что послереволюционные будни будут совсем не такими, как они себя представляли. Они увидят звериный оскал. Революция была для них надеждой, верой в рождение нового человека, высокодуховного, когда Прекрасная Дама будет являться не в символических грезах, а в реальности и наступит всеобщий рай свободы, равенства и братства. Этого не было. Но была вырвавшаяся на волю темная стихия, низменные инстинкты, вместо воплощенного идеала они видели хищные клыки беспощадного зверя.

Поэма «Двенадцать» — это не просто произведение об Октябре 1917 года, которое, кстати, не приняли ни сторонники революции. Ни ее противники. Слева вопили о том, что он показывал революцию как анархию, да еще ни к селу, ни к городу приплел боженьку. Справа, те, кто считали Блока предателем, — за то, что он воспевает большевиков, создал им нечто вроде осанны. Немногие в то время разглядели сокровенный смысл поэмы. Это и неудивительно, это было поэтическое предупреждение, предназначенное даже не столько для современников, сколько для будущих поколений. Блок и не рассчитывал на то, что его поймут в то время.

Если революция не одухотворена высоким идеалом, то она принесет только разрушение, смерть и кровь, породив гражданскую войну. Это пожар, который полыхает в степи. Но поджигателям не стоит радоваться. Рано или поздно он полыхнет и на их стороне. Им тоже не будет спасения, как и тем, для кого он был предназначен.

Революции двадцать первого века получили красивые имена. Одно прелестнее другого. И что? Восторжествовали высокие идеалы, люди стали добрее и образованнее, жизнь стала зажиточной и мирной? Это именно то, что обещали идеологи революций. Везде — это кровь, массовое ожесточение, гражданская война, бандитский беспредел, взлет национализма, ненависти и нетерпимости, отупение и остервенение, полное подчинение манипуляторам массового сознания, потеря независимости, уничтожение исторической памяти. Джина выпустили из бутылки, а вот загнать его в узкое горлышко вряд ли удастся. Поэтому надеяться, что наступивший век будет веком торжества разума и гармонии, могут только очень наивные люди.

Мироощущение Блока было катастрофичным. Для него наступивший век — это век крушения всего. Надежд, культуры, веры, цивилизации. Выход на арену сил разрушения, которые невозможно остановить, как нельзя остановить стихию, сметающую все на своем пути.

Революция — это мировой пожар. «Мы на горе всем буржуям Мировой пожар раздуем». Если ты поджег с края степь, то будет наивно думать, что не заполыхает вся степь и в этом огне не сгорят все ее обитатели.

XXI век начался как век революций. Оказалось, что разжечь революцию гораздо легче, чем считали революционеры прошлого века, которые полагали, что для революции нужны объективные причины. Для того, чтобы стать революционером, не нужно жить в ссылке, а потом двадцать лет в эмиграции, с каждым прожитым годом всё более убеждаясь, что жизнь прошла напрасно и революцию никогда не увидеть. Революции делаются в лабораториях, как химический или лечебный препарат, рядовыми лаборантами. Современный технолог революции — это хорошо обеспеченный человек, ведущий размеренный образ жизни, патриот и консерватор, уважаемый властями и принимаемы с почетом в самых высших сферах. Он делает хорошо оплачиваемую работу. Мало кому приходит в голову, что этот респектабельный господин, законопослушный гражданин и патриот, придерживающий западных ценностей, толерантный, получивший прекрасное образование в одном из престижных вузов, готовит революционеров, насильников, террористов, громил и провокаторов.

Зверей, которым нравится запах крови.

Этих зверей он, технолог революции, создает и выпускает на волю. То есть он работает на войну, на уничтожение.

Вот так и продолжается «Эх! Эх! Без креста!» И впереди не фигура в белом венчике из роз, а рогатый, хвостатый и мохнатый. Вы и сами можете нарисовать его в своем воображении, хотя тут и воображение не требуется, потому что он везде. Вокруг нас. Торжествующий и ликующий!

Плакат «Вся власть Учредительному собранию!», который появляется в поэме, становится символом современных революций. На самом деле это ничего более как большая дешевая тряпка, из которой можно было бы пошить столько всего. И современные революции проходят под этим лозунгом, хотя звучать он может, как угодно.

Последний эпизод с Христом многие современники Блока восприняли как искусственный, приклеенный, не имеющий никакого отношения к основной ткани произведения, а поэтому лишний. Об этом говорил поэт Николай Гумилев литературному критику Корнею Чуковскому в присутствии Блока. Блок слушал внимательно и спокойно. А когда он замолчал, сказал:

— Мне тоже не нравится конец «Двенадцати». Я хотел бы, чтобы этот конец был иной. Когда я кончил, я сам удивился: почему Христос? Но чем больше я вглядывался, тем яснее я видел Христа. И тогда же я записал у себя, к сожалению, Христос.

Блок мысленно сопровождает своих героев, вместе с ними проделывая их нелегкий путь.

Его рассказчик влит в повествование, его голос — такой же голос эпохи, как и остальные голоса поэмы. Но кто этот рассказчик? Можно ли между ним и автором поставить знак равенства? Нет! Это лишь один из голосов. Многоголосие «Двенадцати» — это многоголосие «переворотившейся» эпохи. Контрастность и пестрота поэмы отражают контрастность и пестроту эпохи. Позиция автора проявляется не в отдельных репликах или призывах, а в построении общего пути двенадцати.

Начало поэмы вводит читателя в обстановку Петрограда конца 1917 года. Одна за другой емкие детали создают картину революционного города, который погрузился в метель. Развевающийся плакат «Вся власть Учредительному собранию!», дамочка, сетующая, что Россия пропала, поп, который перебирается через снежный завал, бездомный пес… И метель! «Мело, мело по всей земле!» Символ хаоса и надвигающейся катастрофы или всемирного очищения. С первых строк второй главки перед нами возникает единый образ: «Гуляет ветер. Порхает снег. Идут двенадцать человек». Они не персонифицированы. Мы не знаем, кто они такие. И куда они идут.

Образ двенадцати освещается автором с разных сторон. Все другие образы одноплановы. На них наклеены ярлыки представителей старого гибнущего мира. Двенадцать же в каждой главке будут представлены в новой ипостаси. Их образ становится всё более полифоничным. Это явление многомерное, его не опишешь одной характеристикой. Вот они грабители, вот убийцы, вот стражи революции…Герои — представители низов, той среды, в которой сконцентрирована ненависть к верхам. Это то, что их объединяет. «Когда низы не хотят!» Все, кто наверху, это их враги. И не только классовые, но и личные. Дворяне, интеллигенция, буржуазия, офицеры, священники, чиновники… Все они должны быть уничтожены. Это старый мир. «Святая злоба» владеет ими, становится чувством высокой значимости. Они разрушители и убийцы. Единство противоположностей: святость и злоба. Классовая злоба возведена в ранг высшей ценности. Но кто должен освятить их злобу? Какая высшая сила? Христос, который появляется в финале?

Христос всегда призывает к добру и миру. Почему же он стоит во главе отряда, главная цель которого разрушение и убийство? Он хочет их вести в царство добра, к храму святому. Блок подразумевает, что они носители высокой истины, созидатели нового мира. А туда не могут вести те, кто охвачен злобой и жаждой убийства. Логически подготавливается финал поэмы, когда появляется Христос.