Отрывки из глав №1 (в нее еще не включен) и №5

Вечером того же дня, когда солнце клонилось к закату, Гронард поджидал Фронадана у деревянной решетки алтаря, чтобы сообщить о провале своей миссии. Объект этой важной миссии, отец Бреттани, стоял на коленях перед ликом Единого, а проход за ограду сторожили седовласые монахи, бороться с которыми было ниже достоинства герцога. В соседних нефах мелькали и другие служители, но они только вяло бродили от одного лика к другому или тихо молились на скамьях под галереей. Никто не мог пройти к алтарю, и первосвященник скрывался там уже вторые сутки.

Кто-то осторожно тронул герцога за плечо.

— Фронадан! — воскликнул Гронард куда громче, чем ожидал, из-за эха под выскоими сводами. — Посмотри на него, прячется от своих обязанностей, — продолжил он уже шепотом, — и я не верю, что какая-то там молитва важнее подготовки наследника. Эти черепахи не пускают меня внутрь. Уговори их, как ты умеешь.

— Бесполезно, — граф окинул взглядом стражей — старцы осуждающе молчали. — Попробуем другой путь.

Он пошел вдоль решетки, огибая алтарь — туда, где не было ни одного лика и не доставал свет из окон. Гронард потянулся следом. Ограда кончилась у глухой стены, в углу, оттуда было видно только обратную сторону лика Единого, перед которым горбилась фигурка отца Бреттани, и бесконечный ряд деревянных прутьев, отделявших алтарь от всего храма.

— Что теперь? Вспомним молодость и перелезем внутрь?

— Надеюсь, до этого не дойдет. Смотри, там тоже кое-кто есть.

За решеткой, как можно дальше от Бреттани, стояли на коленях еще трое священников, так же погруженные в молитву, как и их глава. Фронадан тихо позвал двоих поблизости, но они сделали вид, что не слышат — явно не хотели неприятностей. Но последний, самый молодой, сначала обернулся, а потом, когда Фронадан позвал снова, что-то прошептал одними губами и жестом призвал к тишине. Граф делал умоляющие знаки, подзывая его ближе. Наконец священник вздохнул, неуклюже поднялся — явно простоял здесь не меньше, чем Бреттани, — и тихонько проковылял к решетке.

— Доброго вечера, и да хранит вас Единый. Я отец Исидор. Чем я могу вам помочь?

— Совсем не добрый, — Гронард смерил святого отца взглядом — худющий, синяки под глазами — да есть ли ему двадцать? Такому рано шпоры давать, а уже священник. — Нам нужно поговорить с отцом Бреттани.

— Простите, но это невозможно, — смущенно проговорил юноша.

Фронадан вскинул руку, не давая продолжить.

— Тогда, может быть, вы просто передадите ему несколько слов? — он был само терпение, как будто коронация может подождать, а они — мило беседовать до второго сошествия.

— Нет-нет, это запрещено, пока его преосвященство у главной святыни.

Лицо графа тут же отразило печаль о затруднении, не имеющем другого выхода:

— Есть обряды, которые не может выполнить никто, кроме него. Я хочу предупредить вас, как друг. Если завтра не начнутся положенные перед коронацией службы, мы войдем туда и поговорим с отцом Бреттани сами.

Молодой человек молча теребил свою черную сановную накидку. Наверное, он не понимал, чем это может обернуться, так что Гронард решил объяснить:

— Послушайте, репутация Короны и так под ударом, не пошатнуть бы заодно и авторитет церкви. А этого не избежать, если священника придется тащить к принцу силой!

Фронадан недовольно кашлянул, а юноша нахмурился, уязвленный такой грубостью. Гронард не мог не отметить, что угроза его не напугала.

— Хорошо. Я напомню его преосвященству, что он должен встретиться с принцем Бренельдом.

Отец Исидор неспешно отошел к Бреттани, опустился рядом на колени и через некоторое время, в течение которого его вовсе не замечали, тихо обратился к старику с вопросом.

— Убийца! — тонко захрипел отец Бреттани — без сил, без голоса, но так, что обернулись даже монахи у решетки. Исидор качнулся и чуть не упал на каменный пол. Бреттани что-то забормотал, но с того места, где стоял Гронард, слов было не разобрать. Молодой человек покорно выслушал эту речь и направился обратно; лицо его пылало, когда он передавал услышанное:

— Его высочеству нужно каяться, молиться в храме денно и нощно, вымаливая прощение за грех братоубийства. Если он сделает это, то сможет начать подготовку к коронации.

— Проклятье! — Гронард вновь забыл о раскатистом эхе, отец Исидор вздрогнул, как от пощечины, и весь храм замер, глядя на посмевшего ругаться в доме бога. Фронадан окинул его одним из своих безупречных взглядов — благочестивым и осуждающим, и Гронард почувствовал себя лишним. Здесь, в храме, и вообще в столице, где всё, как ни старайся, шло наперекосяк: сыну короля как будто наплевать на корону и грех перед Единым, а священник забыл о долге и не желает наставлять слабую душу.

— Если действительно не хотите пошатнуть авторитет Церкви, — неожиданно смело зашептал Исидор, — не входите сюда. Благослови вас Единый, — он сотворил знак сошествия над герцогом и над Фронаданом, который продолжал улыбаться столь ласково, будто завтра не войдет сюда с гвардейцами и не исполнит обещанное, а потом снова опустился на колени за спиной у Бреттани. Фронадан молча зашагал к выходу.

Гронард догнал его в середине нефа, у глубокого придела святого Арлина.

— Никогда не запугивай священников, — c лица у графа сошли все маски и улыбки, теперь он смотрел холодно и чуть отстраненно, но нравился таким Гронарду куда больше. — У них тоже есть зубы, а власти — побольше, чем у нас.

— Что, оставить все, как есть? Кто-то должен привести Бреттани к принцу.

Фронадан кивнул:

— Мы сделаем это. Но так, чтобы они не успели подготовиться, — подходя к толстым входным дверям, он отвесил положенный поклон — неспешный и почтительный, несмотря на только что сказанное. Гронард верил, что он сделает все, чтобы будущий король взошел на престол так же достойно, как его отец, его дед и все Саврайсы, но даже этого не хватало, чтобы забыть о смерти старших братьев. Оставалось надеяться, что обезумевший свящанник не зайдет слишком далеко и не откажет Бренельду в покаянии. Такой удар королевская репутация могла уже не пережить.

Тяжелый день подходил к концу, на землю медленно спускалась тьма, уже погасли свечи в храме и Хаубер засыпал. Под высокими сводами не раздавалось ни звука, цветные витражи казались темными провалами в стенах, и только один огонек теплился в глубине храма — лампада перед ликом Единого. Отец Бреттани стоял перед ним, не чувствуя колен — льняная подушечка не защищала от холодного камня, ноги затекли и онемели. Озябшими пальцами он методично перебирал четки, в сотый раз шепча молитвы о спасении души наследника престола и в тысячный — о спасении своей. Ибо первосвященник Хаубера чувствовал, что его душа опустела. Когда он вошел в спальню Вилиама и увидел серое, недвижимое лицо короля над залитой кровью рубашкой, что-то надломилось в нем, а то, что всегда казалось истинным, вдруг исчезло. Он должен был молиться об упокоении души короля, но не понимал, как может упокоиться душа, так грубо вырванная из тела. Вилиам Светлый был осенён небесной благодатью и его жизнь принадлежала Единому — как мог забрать ее какой-то нечестивый еретик? Как?

Бренельду, плачущему в ногах отца, еще нужны были молитвы о защите Единого, и на миг святой отец обрел равновесие. Но когда рядом зашептали, что принц заколол брата, Сейтера, в голове у Бреттани помутилось и, подобрав полы рясы, он выбежал из комнаты, боясь, как бы зло не поглотило и его тоже. Он бежал, не разбирая дороги, ноги сами вели в самое безопасное место замка. Оказавшись в храме и ни слова ни говоря, он запер алтарь и упал на колени перед главной айстианской святыней, молясь, как простой испуганный старик.

С тех пор прошло два дня. Горячечное сознание не находило объяснений; невозможно было встать и принять мир таким, каким ему позволил стать Единый. Щелкали одна за другой агатовые костяшки четок, и отец Бреттани снова и снова повторял «Единый бог наш» и «Во спасение», но больше не чувствовал света, который раньше наполнял в молитве. Пальцы не слушались, и иногда он забывал, прочел ли молитву над бусиной, которую крепко сжимал в руке, или нет; и читал еще раз, и еще.

Лампа тихо шипела и мерцала, масло почти выгорело, страшно было остаться в темноте, но еще страшнее — прекратить молитвы. Четки шли по кругу: щелк, щелк, щелк. Когда фитиль в лампе склонился набок и неожиданно бросил тень на лицо Единого, отец Бреттани вздрогнул и вдруг ощутил непривычную легкость — шелковая нить четок порвалась, и костяшки, как горошины перца, застучали по каменным плитам пола. Еще минуту стоял он на коленях, под тревожными взглядами троих испуганных священников, а потом медленно, цепляясь за треножник с лампой, поднялся и побрел к выходу, не замечая рук, подхвативших измученное тело. С последними гладкими бусинами, выпавшими из его ладоней, рассыпалась и его вера.

***

Поиски Гинара привели Ригебальда и Фронадана в город, к собору Сошествия. Там, в боковом нефе, за капеллой святого Сиуса, они и нашли графа Ронуаза. Тот стоял у надгробной плиты принца Сейтера, еще ничем не приметной среди других плит пола, кроме лежащего на ней красного щита со львом. Изменника похоронили в королевской усыпальнице, но будь воля Фронадана — закопали бы у храма в городе, подальше от могил отца и братьев. Три души принес он в жертву своей власти и лежит подле них, как равный. Но молодой король пожелал, чтобы брат занял свое место в крипте Саврайсов, и все, что мог сделать Фронадан, это настоять на памятнике в стороне от прочих. А ночью он побывал в склепе и убедился, что внутри гроба действительно покоится тело Сейтера. Он сам не знал, что ожидал увидеть. Но все, что так или иначе касалось Сейтера, вызывало подозрения.

Гинар обернулся на звук шагов. Невысокий ростом, хрупкого сложения, граф тем не менее был отличным бойцом и устроителем самых жестоких турниров в королевстве. Язык его был ядовит, как скорпионье жало, а беспардонная прямота доводила до бешенства, но это значило, что сегодня они могли рассчитывать на честность.

— Хей! Рад видеть вас целыми и невредимыми, — сказал он вместо приветствия. — Слухи, знаете ли, уже заставляли в этом сомневаться.

— Не без причин, — спокойно ответил Риг, а Фронадан промолчал, изучая лицо ронуазца.

— Нда-а, — тот отвернулся и вновь уставился на щит. Золотая звезда у льва над головой — знак третьего сына — поблескивала в узкой полоске света, пробившейся сюда через ряды колонн. — С Сейтом не соскучишься.

— У тебя одни забавы на уме, — Фронадан не знал, был ли в мире человек, которого не раздражал граф Гинар.

— А ты не строй такую мину, это действует только на женщин, — беззлобно огрызнулся тот. — Ладно. На самом деле я поражен не меньше вас обоих. — Он немного помолчал, рассматривая щит. — Слышал, вы тут всем задаете неудобные вопросы — так, может быть, начнем без предисловий? Не знаю, как вы, но лично я отправился в Берению, чтобы отхватить пару новых баронств, и, разумеется, знал о судьбе, уготованной Годрику.

— Отличное начало. Мы чуть не забыли просить тебя быть откровенным.

— А что тут скрывать? Каждый хотел бы прибавить к своим владениям лишний кусочек.

— Не все готовы рвать его из мертвых рук, — вставил Риг.

Расплывшись в улыбке, Гинар поднял палец и указал на шетридца, как учитель, довольный расторопным учеником:

— Верно! Все так и есть — пока одни чего-то хотят, другие это просто берут. Вот, видели мальчишку?

Фронадан без объяснений понял, кого он имел в виду:

— Встретились в замке. У парня железные нервы. Бренельд принимает его в Малом зале.

— Ага. Выйдет он оттуда герцогом Дерла.

— Что?! — Фронадан не поверил своим ушам, но уже развернулся, чтобы бежать в Хаубер.

— Не топчи зря дорогу. Бумаги составлены, отец обещал, а венценосный дядя, сделавший его сиротой, конечно, не откажет.

Наверное, даже привыкшее быть бесстрастным лицо не скрыло во взгляде Фронадана отвращение, потому что Гинар понимающе кивнул:

— Та еще заноза в заднице. А я ехал с ним от самого Клепта.

— Он представлялся мне совсем другим.

— Власть меняет людей.

— Я вижу.

Гинар любезно поклонился, а Фронадан провел рукой по глазам, будто это могло стереть неприятное воспоминание:

— Теперь эти двое прочно сядут королю на шею. Хеймдал спас ему жизнь, а Ганахан будет поминать отца при каждом случае.

— Что ж, а я не приберег местечка на королевской шее и буду с вами откровенен — не имею ни малейшего шанса там оказаться. Бренельд знает, какого я о нем мнения. Лентяй и рохля. Прилично скачет, метко бьет, а на ристалище выйдет — поджилки трясутся, аж звон слышно. Помнишь тот турнир на день Вознесения? Лошадь у него будто бы в сторону дала…

— Гинар, — устало перебил Фронадан. Когда речь заходила о турнирах, графа было не остановить. — Мы можем вернуться к тому, с чего начали?

— Да ради бога. Это все к чему? В гробу я видал его высочайшую милость, так что задавайте любые вопросы.

— Ты знаешь, что нас интересует — имена. Впрочем, я выслушал бы все с самого начала.

Гинар пожал плечами:

— Я услышал о неком плане, идущем в разрез с планами Лотпранда, когда мы подходили к границам Берении. Сейтер рассказал, что у него есть связь с баронами, недовольными Годриком, и они обеспечат нам проход к столице. Мы, в свою очередь, должны разбить их противников и выплатить долю из добычи. Но тут Сейт сразу дал понять, что когда придет известие о том, что его войска достигли Венброга, я волен поступать с нашими союзниками, как мне вздумается. Я был счастлив, но теперь вижу, что не попал на настоящую раздачу милостей. Пока другие получали земли без боя, я осаждал двух баронов, и задницу рвал, чтобы осадить третьего.

Риг бросил на Фронадана удовлетворенный взгляд и тот кивнул. Гинар был из тех, кто сражался и не участвовал в венброгской бойне.

— Ты говоришь, Сейтер так и не заплатил союзникам? — спросил шетридец.

Гинар усмехнулся:

— Конечно. Сейтер никому не платил. Наоборот, все платили ему.

Восхищение изменником, впрочем, лишало графа изрядной доли симпатий, Фронадану хотелось сбить эту улыбку кулаком.

— Ясно. Нам известно, что не каждому беренцу давали шанс побороться за жизнь. С кем разделаться в Венброге, решали заранее?

— Как я понял, герцог, его брат, сын и несколько молодых племянников были обречены сразу же, как возник этот план. Из баронов приговорили самых влиятельных — тех восьмерых, которых ты указал в своих докладах. Представь — их полагалось убить даже при желании служить новому герцогу, и они сами прибыли в Венброг, как бараны на заклание. Другие могли спастись щедрой данью и клятвой верности Сейтеру, а всякая мелочь после захвата так и так стала бы нашей. О них мы не думали.

— Что Сейтер делал бы после?

— Да ничего. Без Годрика и баронов он получил Берению на блюдечке. Будущее рисовалось мне обустройством замков, где самой большой проблемой стала бы доставка фруктов. Но все это, конечно, было возможно лишь под его твердой рукой, так что я долго смеялся, когда узнал, кто становился герцогом. Если Сейтер хотел, чтобы Берения подчинилась Бренельду, ему пришлось бы убить там каждого третьего. Верите ли, но и теперь, глядя на нашего короля, я жалею, что Сейт погиб. — Гинар покачал головой и тронул носком сапога красный щит, а когда Ригебальд раздраженно фыркнул, лишь печально улыбнулся: — Только он мог раз и навсегда утихомирить Берению. Это был хороший план. Гениальный.

— Старый план, — поморщился Фронадан. — Составленный Ригелли и отвергнутый королем в пятьдесят восьмом. Извести высшую знать, уничтожить род Дерика: всех, даже женщин, младенцев, — все это есть в записках. Но я уверен, что Вилиам никогда не показывал их никому, кроме Адемара и Лотпранда, — Фронадан проклял себя за то, что произнес эти имена — раны были еще слишком свежи.

Риг тоже поморщился:

— Я бы не удивился, придумай это Сейтер сам. Вилиам проявил милосердие и заимел верного союзника. Неужели Сейтер ждал от беренцев такой же покорности? Разделавшись со знатью?

— Ригелли сказал бы, что в этом деле жестокость ничем не хуже милосердия, — Фронадан не хотел признавать, но Сейтер действительно мог удержать Берению от восстания, а вот насчет Хеймдала, отложившего поездку туда ради влияния на короля, у него были большие сомнения. Мало кто может усидеть сразу на двух стульях.

— Ладно, хватит об этом. Что было после того, как ты осадил замки? — спросил он Гинара, возвращаясь к теме.

— Ничего, заслуживающего твоего внимания. Я легко взял замчишко восточнее Клепта, потом штурмовал Брег, а третий упрямец быстро сдался. Окрыленный удачей, я собрался осадить еще одну крепость, как вдруг узнал, что мой благодетель, мой друг, вот этот вот сукин сын, — он резко наступил на уголок щита и тот подпрыгнул вверх на пол-локтя, — давно смылся на юг и, в конечном итоге, все пустил псу под хвост. Теперь болтают, что готовится эдикт о возвращении земель и новой дележке. Что взбредет в голову новому герцогу? Этаким хреном мне ничего не достанется.

Фронадан снова переглянулся с Ригом.

— Ты еще успеешь поговорить с Хеймдалом, пока его распорядитель не уехал на север, — сочувственно проговорил Фронадан. — Он наверняка оставит тебе все, что ты успел захватить.

— Кто? — недоверчиво переспросил Гинар.

— Хеймдал, граф Тагар.

— Ты серьезно? Он получил Берению?

Фронадан не стал прятать улыбку, а ронуазец разразился бранью на добрых пять минут. Священники столпились у капеллы, пытаясь привлечь внимание лорда к тому, где он находится, но Гинар был неумолим. Окружающие выслушали все, что он думал о преимуществе таких беспринципных подонков, как Хеймдал, над такими скромными подонками, как сам граф. Фронадан не спорил — он был бы счастлив, если бы все подданные Вилиама оказались всего лишь такими энергичными хапугами, как Гинар.

— Ты закончил? — спросил он, когда в гневной тираде ронуазца образовалась пауза.

— Едва ли. А у тебя еще остались вопросы?

— Имена, — напомнил Фронадан.

— Пожалуй, мне нечего добавить к твоему Списку Смерти.

Фронадан болезненно поморщился — вот, значит, как называли то, чем он пытался отплатить светлой памяти Вилиама, вычисляя изменников.

— Сейтер не был дураком. Я не смогу назвать и пяти человек, которые бы знали, зачем мы пришли в Берению. Он все скрывал. Я до последнего считал, что мы отлично понимаем друг друга, а вы говорите, он спелся с Хеймдалом и убил короля. Да пошло оно все на хрен! Вконец испортили мне настроение.

Гинар скрестил на груди руки и погрузился в раздумья, ни на кого не обращая внимания.

— Что ж, позволим тебе горевать в одиночестве, — легким кивком попрощался Фронадан. — Риг?

Шетридец отвел задумчивый взгляд от львиного щита и, молча кивнув Гинару, пошел к выходу.

— Что думаешь? — спросил он, когда они миновали высокие резные двери.

— Думаю, мы услышали самый откровенный рассказ о том, что случилось в Берении, но к изменникам не приблизились ни на шаг. Лотпранда это не вернет, Адемара… — Фронадан запнулся. Поиски на месте пожарища ни к чему не привели — нет надежды, что наследник уцелел. — Адемара, судя по всему, тоже.

Риг приподнял одну бровь:

— Но те, кто их убил, еще живы.

— Я и не говорил, что остановлюсь, — Фронадан зашагал по деревянному настилу среди раскисшей земли вокруг храма. Краем глаза он увидел, как улыбнулся Риг и мысленно поблагодарил того за молчание — говорить было не о чем. День, от которого ждали большей ясности, постепенно угасал, а следующие не обещали быть лучше.