Часть вторая
— Любишь меня? — она смотрит на меня, пропитанная солнцем, будто сотканная из солнечных лучей.
Луна утонула в море, растеклась по волнам.
— Люблю.
— Сильно? — она щурится, кажется, светится изнутри. Теперь знаю, куда вечером уходит солнце. Остается — в ней.
— Как сильно?
— Сильно-сильно.
То ли волны бегут мимо, то ли весь остров бежит по волнам.
— А как сильно-сильно?
В ее глазах пляшут солнечные зайчики. И так странно, солнца нет, а солнечные зайчики пляшут.
— А вот как отсюда, и до луны.
— Всего-то?
Кажется, она обиделась. Она всегда вот так обижается, уголки губ скользят вниз.
— Ну нет, нет… как отсюда и до соседней галактики.
Пальмы над нами шепчутся со звездами.
— Нет. как отсюда, так до края вселенной.
— Всего-то?
Кусаю губы. Не знаю, что ей еще нужно. Все равно, нет в мире таких расстояний, чтобы сравнить с тем, как я ее люблю.
Луна отражается в каждой песчинке на берегу.
Идем к отелю. Рука об руку. Душа ждет чего-то трепетного, волнующего, чуда какого-нибудь, вот явится джинн из арабских сказок и унесет в волшебный дворец, или…
Идем к шоссе, вдалеке громыхает фура.
Я еще не знаю, что фура ее собьет, и я увижу…
— Любишь меня? — она смотрит на меня, пропитанная солнцем, будто сотканная из солнечных лучей.
Луна утонула в море, растеклась по волнам.
— Люблю.
— Сильно? — она щурится, кажется, светится изнутри. Теперь знаю, куда вечером уходит солнце. Остается — в ней.
— Как сильно?
— Сильно-сильно.
То ли волны бегут мимо, то ли весь остров бежит по волнам.
— А как сильно-сильно?
В ее глазах пляшут солнечные зайчики. И так странно, солнца нет, а солнечные зайчики пляшут.
— А вот как отсюда, и до луны.
— Всего-то?
Кажется, она обиделась. Она всегда вот так обижа…
— Любишь меня? — она смотрит на меня, пропитанная солнцем, будто сотканная из солнечных лучей.
Луна утонула в море, растеклась по волнам.
— Люблю.
— Сильно? — она щурится, кажется, све…
— Любишь меня? — она смотрит на меня, пропитанная солнцем, будто сотканная из солнечных лучей.
Луна утонула в море, растек…
Снова и снова жую кусок пирога, который не могу разжевать. Снова и снова кусаю пирог времени, который не могу откусить.
— А скажите, вы уверены, что земля Святогора вашего выдержит? — кредитор недобро посмеивается, — вы вспомните, у былинного Святогора ой судьбинушка нехорошая была…
В зале смех. Как не люблю я эти смешочки…
— Ну а что вы скажете про Манхэттен? — парирую я, — ничего же, стоит, не падает… небо скребет.
В зале смех. На этот раз в мою пользу. Счет один-один.
— Ну, вы сравнили, — кредитор щурится, — то Манхеттен, он на скальных породах стоит, а Петербург, сами знаете… на болоте. Триста лет назад тут лягушки квакали.
— Можете посмотреть расчеты, если мне не верите.
Расчеты… я вот видел расчеты, где кто-то доказывал, что дважды два — пять. И так ловко доказал, комар носа не подточит.
Смех. Чувствую, что проиграл. Безнадежно. Вспоминаю какие-то семинары, какие-то тренинги, проигрывать тоже надо уметь красиво.
Кредиторы удаляются, шушукаются. Мои конкуренты смотрят на меня — победоносно. Так бы и надавал по этим самодовольным рожам. Или лучше расстрелял бы их из автомата.
— Ну что, мил человек, как вас там звать-величать… вы уж нас не подведите со Святогором со своим, оправдайте доверие.
Не сразу понимаю, что обращаются ко мне. Еще не верю.
Мой звездный час.
— А скажите, вы уверены, что земля Святогора вашего выдержит? — кредитор недобро посмеивается, — вы вспомните, у былинного Святогора ой судьбинушка нехорошая была…
В зале смех. Как не люблю я эти смешочки…
— Ну а что вы скажете про Манхэттен? — парирую я, — ничего же, стоит, не падает… небо скребет.
В зале смех. На этот раз в мою пользу. Счет один-один.
— Ну, вы сравнили, — кредитор щурится, — то Манхеттен, он на скальных породах стоит, а Петербург, сами знаете… на болоте. Триста лет назад тут лягушки квакали.
— Можете посмотреть расчеты, если мне не верите.
— Расчеты… я вот видел расчеты, где кто-то доказывал, что дважды два — пять. И так ловко доказал, комар носа не подточит.
Смех. Чувствую, что проиграл. Безна..
— А скажите, вы уверены, что земля Святогора вашего выдержит? — кредитор недобро посмеивается, — вы вспомните, у былинного Святогора ой судьбинушка нехорошая была…
В зале смех. Как не люблю я эти смешочки…
— Ну а что вы скажете про Манхэ…
— А скажите, вы увере…
Снова и снова жую кусок пирога, который не могу разжевать. Снова и снова кусаю пирог времени, который не могу откусить.
— Гоп-стоп, мы подошли из-за угла…
Оборачиваюсь. Нет, не мне. Не в мой адрес. Перевожу дух, невидимый камень падает с души. Пронесло.
Палтус со товарищи окружают первоклашечку. Вот таких они и не жалуют, прилизанных, ухоженных, еще не знающих, что такое жизнь…
— Че, мелкий, бабки есть?
— Не-е…
— Не-е, ты смотри, какой, ну-ка, карманы вывернул!
— Да ну, пацаны, стопудово есть у него…
— Тэ-экс, карманы ему песком набить…
— Ай-й-й, с-сука, ты еще рыпаться будешь, Валь, дай ему…
Выхожу из-за ограды, вижу раскормленную рожу Палтуса. Бью. Что есть силы впечатываю кулак в переносицу. За все, за все. За отобранные завтраки, за брошенные на пол вещи, за че, мелкий, бабки есть, вкладываю в удар весь свой страх…
Выхожу из-за ограды, вижу раскормленную рожу Палтуса. Бью. Что есть силы впечатываю кулак в переносицу. За все, за все. За отобранные завтраки, за брошенные на пол вещи, за че, мелкий, бабки есть, вкладываю в удар весь свой страх…
Кусаю пирог времени.
Жую время.
Смакую.
Ненавижу.
Просим провожающих покинуть…
Необъятная тетка целует своего мужа, выходит из купе. Мать на перроне машет мне рукой, кричит какие-то последние наставления, стараюсь не слушать.
Завтра всего этого уже не будет, завтра будет Москва. Город, где сбываются мечты. Город, где я обязательно стану великим, неважно, кем, но великим. Москва принимает не всех, далеко не всех, но меня она примет, потому что то все, а то я, я, особенный, самый-самый, что ни на есть…
— Ну-с, молодой человек, в Москву едете?
— В нее. Поступать.
— А-а, большому кораблю большое плавание.
Киваю. Я тоже так считаю. Начинается новая жизнь, большая, светлая, когда все дороги открыты, когда кажется, все темное, тревожное, детские все обиды, остались там, там, в маленьком городке…
Я еще не знаю, что меня ждет…
Просим провожающих покинуть…
Необъятная тетка целует своего мужа, выходит из купе. Мать на перроне машет мне рукой, кричит какие-то последние наставления, стараюсь не слушать.
Завтра всего этого уже не будет, завтра будет Москва. Город, где сбываются мечты. Город, где я обязательно стану великим, неважно, кем, но великим. Москва принимает не всех, далеко не всех, но меня она примет, потому что то все, а то я, я, особенный, самый-самый, что ни на есть…
— Ну-с, молодой человек, в Москву едете?
— В нее. Поступать.
— А-а, большому кораблю большое плавание.
Киваю. Я тоже так счи…
Просим провожающих покинуть…
Необъятная тетка целует своего мужа, выходит из купе. Мать на перроне машет мне рукой, кричит какие-то последние наставления, стараюсь не слушать.
Завтра всего этого уже не будет, завтра будет Москва. Город, где сбываются мечты. Город, где я обязательно стану великим, неважно, кем, но великим. Москва принима…
Жую пирог времени, который невозможно разжевать.
Часть первая
Я сидел за круглым столом в круглой комнате, оглядывал лица людей, сидящих со мной.
Их было много, все никак не мог сосчитать, сколько, всякий раз выходило по-разному. А может, их число и правда менялось.
По левую руку от меня сидел я сам.
И по правую руку от меня сидел я сам.
И напротив меня сидел я сам. И дальше, по кругу, много меня самих. Разных меня, одни были злые, другие добрые, одни счастливые, другие — обиженные на судьбу, одни — влюбленные и любящие, другие, — жаждущие мести.
А до этого я умер.
Умер как-то тихо, незаметно, во сне, даже сам удивился, что все случилось так быстро. А ведь врач обещал еще месяца два, я еще думал, как за два оставшихся месяца выберусь на море, сожгу кой-какие письма, и на тебе… Ау-у, доктор, вы мне еще два месяца должны.
А потом был рай.
Нет, не рай.
Потом был…
Нет, и не ад.
Что-то пограничное. Промежуточное. Загробное.
Где я сидел за круглым столом в круглой комнате. Один — во множестве ипостасей.
А перед нами на столе стоял пирог, заботливо разрезанный на дольки. Пирог — на котором глазурью и джемом был нарисован циферблат, только вместо часов были года. С восемьдесят пятого по пятьдесят пятый, уже не тысяча девятьсот а две тысячи.
Вся моя жизнь.
Мы взяли по куску пирога. Каждый взял себе событие по душе, Влюбленный Я взял последний вечер с ней, где луна разлилась по волнам, Деловой Я остался со своим Святогором, Ненавидящий Я снова и снова прокручивал, как вложил в один удар всю свою ненависть…
Мы переживали, пережевывали — раз за разом то, что невозможно было откусить и пережевать, пережить до конца.
Наверное, это все-таки был рай.
Часть третья
Он появился позже других, опоздал, ворвался в комнату, как-то неловко, неуклюже, задел дверной косяк, порвал рукав. Долго извинялся за опоздание, хотел кинуться всем пожимать руки, мы его осадили прочь, садись, давай, бери пирог.
Он закричал, что ему нужен не абы какой кусок пирога, а особенный, его, там, где его событие.
Мы только посмеялись над ним, спохватился, голубчик, раньше приходить надо было, бери, что осталось.
Он настаивал. Назревала драка. Маленькое побоище в раю.
К счастью, он вовремя увидел последний кусок, кусок, который никто не брал. Именно тот кусок, который был так нужен ему.
Там и ничего особенного не было в этом куске, какие-то юношеские мечты, какие-то подростковые комплексы, поздние сумерки, проселочная дорога, вышел из автобуса, зашагал в сторону деревни. Когда за лесом упала звезда. И как дурак побежал по просеке за звездой, почему-то хотелось подобрать ее, как выпавшего из гнезда птенчика…
Короче, всякая чепуха, да он весь и был такой чепуховый, этот, последний, опоздавший.
Он взял свой кусок пирога.
Мы думали, он сядет рядом с нами и будет жевать, блаженно прикрывая глаза.
Он не сел рядом с нами.
Встал и вышел.
Куда-то в никуда.
У него у одного получилось выйти отсюда. Он один видел выход из круглой комнаты.
Часть четвертая
А мы…
А нам-то что до того, что мы не видим выхода.
Сидим, смакуем каждый свое время.
В раю.
— Любишь меня? — она смотрит на меня, пропитанная солнцем, будто сотканная из солнечных лучей.
Луна утонула в море, растеклась по волнам.
— Люблю.
— Сильно? — она щурится, кажется, све…
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.