Тень черного верблюда

— Что вы тут видите? — спросил врач.

Я посмотрел. Там была клякса. Большая черная клякса на белом фоне.

— Кляксу, — честно ответил я.

— А если подумать?

Я задумался. Врач производил впечатление вменяемого человека.

— Большую черную кляксу, — сказал я осторожно.

— Хорошо, — врач длинным жестом смешал карточки и предъявил новую. — А тут?

Там тоже была клякса. Чуть поменьше, но клякса.

— Доктор, а что я должен увидеть?

— Вы никому ничего не должны. Сосредоточьтесь. Попробуйте посмотреть обобщенно, измените угол зрения.

Это какая-то игра, подумал я. Сейчас врач снимет декоративный халат и скажет, тыча мне за спину, с идиотской улыбкой шоумена: «Вас снимает скрытая камера!»

— В этой кляксе, — сказал я, тупо глядя на черную размазню, — я вижу подвох.

— О! — врач оживился. — Опишите свои чувства: страх? подавленность?..

— Скажите, — прервал его я, — а что тут видите вы?

— Ну… Например, верблюда. Смотрите: вот шея, вот два горба…

Я смотрел изо всех сил. Никакого верблюда там не было. Там была клякса.

— …вот ноги: одна, вторая, третья.

— У верблюда четыре ноги.

— Это верблюд-инвалид, — рассмеялся врач.

— Черный?

— Черный верблюд-инвалид. Шутка. Расслабьтесь. Это всего лишь картинки.

— А кто нарисовал эти картинки?

— Роршарх.

— Он художник?

— Не совсем.

— Это заметно…

Выходя из кабинета, я украл карточку с черным верблюдом.

***

На улице ходили люди, не похожие на врачей. Люди были похожи на людей. Машины были похожи на машины, деревья — на деревья, небо — на небо, солнце… солнце было на месте. Я долго на него смотрел — да, солнце было на месте. Оно отпечаталось на обратной стороне моих век — большой черной кляксой. Клякса пульсировала, расширялась и лезла в мозг своими щупальцами.

Дома я показал карточку жене.

­— Что ты тут видишь?

— На верблюда похоже, — ответила жена.

­— Ага. Смешной такой, — добавила дочка.

Мне стало страшно.

С этого момента прежняя моя жизнь закончилась. Вещи притворялись. Им нельзя было доверять. К ним нельзя было поворачиваться спиной.

Я понял, что выбор невелик: найти черного верблюда — или умереть окончательно.

***

Смотреть или видеть?

Я смотрю глазами, но чем я вижу? И вижу ли вообще?

— Злая дурь, жгучая, — сказал барыга, — взлетишь, как демон.

— Почему не ангел?

— Нет спроса. Ибо неформат.

— Мне не летать, мне прозреть.

Барыга глянул оценивающе.

— А купилки есть?

— Покажи товар.

— О, брат! Это ты удачно зашел. Сто баксов — смешная цена за цельбоносную грязь.

Я заплатил однодолларовой купюрой. Слепорожденный, наивно полагающий себя манипулятором, этот торговец мухоморами даже не попытался постигнуть истинную суть бакса — его элементарный номинал. Угол зрения, да. Клякса может принимать любой вид, род, смысл. Надо только уметь ее грамотно показать, под определенным углом.

Все просто.

После этого я переключил телевизор на другой канал, и барыга канул в эфирные нети.

***

Быть зрячим в мире слепых оказалось довольно забавным занятием.

Я не злоупотреблял. Видел края. Щадил калек с вывернутыми наружу глазами.

О мутантах с третьим глазом я узнал через неделю, когда ко мне пришли их каины.

— Расскажи, как. Не держи в себе.

Они были очень похожи на людей и даже не использовали слово «брат».

— Ты попрал самое святое — деньги. Покайся, и мы возьмем твой грех на себя.

— Все просто, — и я показал им то, что они готовы были увидеть:

— Иллюзия, она же иллюминация. Смотрите: вот пирамида, вот око. Сосредоточьтесь.

Но этот финт был одноразовым: картинка для идиотов, поп-символ криптологии.

Надо было спешить. Время сжималось.

***

— Третий глаз, — говорил гуру вызывающе восточной внешности, пряча лицо в тщательном полумраке, — суть инструмент, позволяющий преобразовать тонкие энергии мысли в импульс божественного зрения.

В храме ощутимо пахло сомнительной травой и враньем.

— То есть лазер? — вежливо спросил я.

Гуру на мгновение растерялся и нарушил светомаскировку.

— Фокусировка праны…­ — но было уже поздно, тень скользнула с его лица, обнажив багровую кляксу меланомы — знак иуды. Я отрезал ему чакры и сделал так, чтобы все три его глаза уже никогда не смогли увидеть черного верблюда.

Суд определил мне принудительное лечение в психиатрическом стационаре специализированного типа с интенсивным наблюдением. Длинная цепочка безысходных слов.

Даже здесь, в доме скорби, вещи лгали. Они не были, они — казались.

Ложные сущности преследовали меня, но я научился видеть изнанку мира. Я стал острожным и терпеливым, как кошка. Наблюдал.

Некоторые люди, как тот фальшивый индус, умножали мнимость, продуцировали ее в кляксах слов и поступков. Этих людей надо было остановить.

Каждую ночь, я уходил из своей серой палаты. Оставлял вместо себя кляксу — и уходил. Снулый медбрат послушно смотрел, но не видел.

Синяк фонаря на опухшем лице непроспавшейся ночи. Гусиная кожа асфальта. Озноб и предвкушение.

Город полон фантомов и химер. Пятна боли, стигматы рекламы, цветные кляксы экранов. Я нахожу их — лжецов и престидижитаторов, продавцов ядовитых чернил — и останавливаю. Для этого у меня имеется специальный инструмент — пятновыводитель из нержавеющей стали с вогнутой заточкой и кровостоком.

— Что вы тут видите? Испражняющихся под себя торчков? Программу новостей? Черный пиар? Белое солнце демократии? Проданную страну? Сосредоточьтесь.

Они не могут сосредоточиться. Они кричат. Бесформенный черный вопль. Клякса.

Потом я ухожу.

И лоно отверстой луны истекает рассветом.

Сереет лицо, и синеет фонарная мета.

И льнёт к тротуару озябшая тень.

Тень черного верблюда.