Перелетное время

— Скорее же!

Кто бы говорил скорее же, сам-то ты не больно-то и торопишься… оно и к лучшему, что не больно торопишься, глядишь, тебя схватят вместо нас…

Мысленно бью себя по губам за такие желания, даром, что нет у меня губ. Мыслей, кстати, тоже не больно-то много осталось.

Какие тут могут быть мысли, когда смерть приходит…

Точно, поймали кого-то из наших, сцапали там, сзади, скрутили… нет времени даже посмотреть, кто попался, вроде бы Вечерний Чай… точно, так и есть, Вечерний Чай, сцапали, сволочи…

Убегаем. Улетаем. Мешкаю чуть не попадаю в лапы преследователям, кто-то подхватывает меня, даже толком не вижу, кого благодарить, а-а, это Бессонница… хочу сказать ей спасибо, хочу сказать ей то, что хотел сказать уже давно — люблю, люблю, люблю, она делает мне знаки, некогда, некогда, потом, все потом…

Убегаем. Улетаем. Еще кого-то схватили, Утреннюю негу… нет, вот она с нами… сволочи, Карету зацапали, вот Карету я им никогда не прощу…

Отступают. Уже не бегут за нами, не несутся в толпе, взяли свое, сволочи, утихомирились… нет сил даже подсчитать потери, нет сил оплакать пропавших, в изнеможении опускаемся на крышу какой-то высотки, повезет, не достанут…

Черт…

Уйдите, зеленые феи, дайте человеку пройти…

Да не обкуренный я. Не обкуренный, чесслово. Если долго себе повторять, что ты не обкуренный, сам в это поверишь. Так и скажу ментам, если что. по мне и не видно, что я нюхнул, на ногах держусь, все при всем. И вообще чего менты ко мне пристанут, за городом за своим пусть лучше смотрят, вон чего в городе творится. Улицы ходуном ходят, на тротуар наступишь, он у тебя из-под ног выпрыгивает. Тпру, стоять, падла, ком-му сказал… И дома все на месте не стоят, приплясывают, что за хэ… как мэром этого выбрали… этого… как его… не помню… вот и началось всякое. Где это видано, чтобы дома приплясывали…

Так что ментам без меня работы хватит, вон, черти зеленые по улицам скачут, кто их ловить должен, я, что ли? И в обезьянник, документов у них при себе нет, пропиской и не пахнет. И даже не воняет.

Так что…

— Документы ваши.

Во, блин… нашариваю паспорт, только сначала надо нашарить свои руки, почему они у меня отдельно от тела… тэ-экс, где тут ближайшее ателье, руки пришить… или это в автосервис надо, чтобы прикрутили…

Выволакиваю книжечку с двуглавым орлом, ты какого черта крыльями машешь, птаха ты чернобыльская…

— В-вот…

— Вы пьяны?

— Н-никак нет…

Что там, в трубочку дыхнуть… да без проблем. Все равно не пахнет, я ж не пил, я же… тротуар выскакивает из-под ног, стена дома услужливо подхватывает, чтобы я не упал, ох, спасибо…

— Вам плохо?

Начинаю сочинять что-то про ночную смену, уработался, устал, дайте отдохнуть…

Вижу.

Вот, блин, глюки поперли. Это новенькое что-то, отродясь таких не было. Циферблаты. Огромные. Круглые. Блестящие. Крылатые. Порхают на перепончатых крыльях, туда-сюда, ай, ч-ч-черрррт, ты мне еще в волосы вцепись, скотина такая… черт, что я делаю, я же от него отмахиваюсь, ну все, вот я себя и выдал с потрохами, стоит парень средь бела дня отбивается от чего-то невидимого…

Атакуют, сволочи, атакуют, и уже не сделаешь вид, что нет их… Обсели, меня обсели, полицаям на головы садятся…

Это еще что… оторопело смотрю, как полицаи отмахиваются от глюков, или это мне мерещится, что он отмахивается от глюков…

Начинаю понимать.

Надо же, как быстро дурь сошла, люди добрые, хотите быстро снять дурь, нарвитесь на улице на летучие циферблаты…

Бегу — в никуда, город в страхе расступается передо мной.

Хлопанье крыльев там, сзади…

Бессонница молчит.

Вот это плохо, что она молчит. Есть такие, с которыми молчать легко и привольно, тот же Вечерний Чай, например, или Полдень на Пастбище. А есть такие, с которыми молчание превращается в пытку. Бессонница, например. Есть, правда, такие, которые сами не умолкают, например, Светский Раут или День на Базаре, ну это вообще отдельная тема…

А вот с Бессонницей молчать тяжело.

Нужно что-то говорить. Разрушить эту невыносимую тишину. Знать бы еще, что сказать, ничего в голову не приходит, ничегошеньки у меня в голове не осталось.

Бессонница…

Я называю ее так, потому что она родилась во время бессонницы. Она, правда, предпочитает, чтобы ее называли Вдохновением, дескать, человек, которому не спалось, пытался накропать что-то, о звездах и мирах. Все время спохватываюсь, чтобы называть ее Вдохновением, и никак иначе.

Все еще надеюсь, что мои чувства взаимны.

Да, как-то у других получается влюбляться, у меня нет. Вон, хотя бы у этих… каких этих… несть им числа. Имя им — легион. У этих, которых мы за глаза зовем ожиданиями. Родились они от ожиданий, когда какой-нибудь влюбленный ждал свою даму сердца, или наоборот, она его ждала, в тревоге смотрела на часы, ах, неужели он не придет… они и получились такие, трепетные, волнительные, трогательные, вечно влюбленные…

Да, вот у них как-то получается, я вот далек от любви… нет, я еще не так уж далек, вот всякие там, рожденные во время молитв, вот они далеки, да. Ну и этот наш, мы зовем его Пьяницей, он появился, когда какого-то пьянчужку заперли на винном складе на всю ночь… вы только ему не говорите, что мы его так зовем…

— Скорее же!

Бессонница торопит меня, машет крыльями. Я уже и сам чувствую, надо торопиться, где-то сейчас рождается новая жизнь…

Подлетаем к громадине университета. Так и есть. Много у нас таких, рожденных на скучных лекциях, в душных аудиториях…

Он оглядывается. Взмахивает неокрепшими крылышками, сверкает циферблатом. На циферблате время — полтора часа, столько, сколько шла лекция…

— Привет, — говорит Бессонница.

Кажется, он испугался нас, вон как заметался по комнате. Тут, главное, не спугнуть, не гоняться за ним, сейчас он сам все поймет, должен понять… посмотрит на себя, на нас, поймет, что мы одной крови… не было еще такого, чтобы кто-то перепугался и улетел, навсегда, навсегда…

Мысленно про себя вздыхаю. Не судьба мне сегодня побыть с Бессонницей, не судьба. Сейчас битый час будем объяснять новенькому, кто мы и что мы, легко сказать, мы сами не знаем, кто мы и что мы, так что мы тут будем объяснять…

Потом, потом… время есть… вот это я всегда про себя повторяю, время есть…

Бессонница уже собирается что-то рассказать новенькому, когда в окно буквально вваливается Пьянчужка, с помятыми крыльями, с погнутыми стрелками, циферблат как всегда заляпан непонятно чем. Хочу сказать ему, чтобы не пугал новеньких, он перебивает меня криком:

— Беда пришла! Беда!

Отрываемся от преследователей. В изнеможении опускаемся на крышу высотки, может, хоть здесь нас ненадолго оставят в покое.

Кое-как выжимаю из себя:

— Кого… поймали?

— Двух влюбленных… — Бессонница с трудом переводит дух, — потом… этого… новенького… который с лекции… старожила нашего поймали… охотника… который в засаде зверя ждал… потом… Пьянчужку…

Ёкает сердце. Почему-то Пьянчужку жалко. Особенно жалко, даром, что как-то никто из нас его особенно недолюбливал. Пьянчужка казался чем-то непоколебимым. Незыблемым. Неистребимым. Еще про себя шутили, что черта с два от него избавишься, тут нас скорее всех переловят…

Нате вам.

Избавились…

Еще смотрю в туман осеннего вечера, еще жду, не мелькнет ли где Пьянчужка, нет, никого нет…

— Ну что я вам могу сказать… времена меняются…

Лектор многозначительно смотрит на нас. Мы всех их называем лекторами — тех, кто родился на лекции. Это не тот, который новенький, которого поймали. Это другой. Который старенький. Которого не поймали. Пока еще.

Киваем. Мы и сами знаем, что времена меняются, на то они и времена, чтобы меняться.

— Раньше люди как жили… неторопливо. Медленно…

— Просто медленнее жили, люди медленнее жили… каждым часом дорожили… — говорит Бессонница.

— Верно, верно… вот и улетало время… в часы бессонницы…

Ёкает сердце, когда слышит любимое имя.

— …в часы ожидания… в часы вдохновения… на светских раутах… у пастуха, который задремал на лугу… медленно-медленно улетало время…

Киваем. Улетало. Выпускало крылья и улетало. Большие крылья. Перепончатые. Легкие. Воздушные.

— А времена меняются… люди быстрее стали жить… много быстрее…

— Видим, — говорю я в нетерпении.

— И что? — спрашивает Бессонница.

— И что? Не догадываетесь? Людям-то времени не хватать стало…

Вздрагиваем. Всё оказалось просто. Очень просто. О, времена…Люди, которые всю жизнь бездумно отпускали время, наконец-то спохватились. Можете не сомневаться, отловят все — накопленное поколениями и поколениями до них, потерянное в часы бессонницы, в часы посиделок в кабаке, в часы светских раутов и неторопливых прогулок. Нынешнее поколение оказалось вовсе не таким тупым, как про него думали…

…забирать наследие предков…

— Береги-и-и-сь!

Крик я услышал не сразу. Не сразу понял, что кричат мне. Не сразу понял, что надо бежать. Не бежать — лететь. Не лететь — я не знаю, что, как можно скорее отсюда.

Еще успел подумать, как это они вычислили нас.

Они… кто они… все. Менеджеры, риелторы, мерчендайзеры, промоутеры, хаускиперы. Те, кому не хватает времени.

Мы выпархивали в окна, мы еще не знали, что люди пришли сюда с ружьями, мы никак не думали, что люди будут стрелять. Стрелять. Стрелять. В отчаянной злобе, если мы им не достанемся, то пусть мы погибнем, пусть…

— Скорей-е-е-й!

— Летии-и-и-м!

— Держи-и-ись!

Переводим дух. Где-то на крыше, готовые в любой момент снова сорваться с места. Понимаю, что они не отстанут, понимаю, что будут ловить и ловить нас, пока есть кого ловить, и чем дальше, тем злее будут вип-директора и топ-менеджеры, которые в сутки хотят впихнуть сорок восемь часов…

— Кого… поймали? — спрашиваю, сам не узнаю своего голоса.

— Бессонницу, двух пьянчужек, потом трех лекторов…

Мысленно киваю, аминь, аминь, не сберегли… Вздрагиваю…

— Бессонницу?

— Ну… девка какая-то ее за крыло схватила.

— И?

— Вон… туда потащила, — кивает Вечерний Чай.

— Куда, куда? Да ты показывай нормально, что ты как…

Вечерний Чай показывает мне громадину бизнес-дома. Похоже на замок злого колдуна из какой-то страшной сказки. Думаю, что придется заглянуть во все окна. подряд. Мне становится не по себе.

Бессонница…

Жива ли она…

Или уже…

— Тебе чего, жить надоело?

— Вечерний чай что-то кричит мне вслед. Не слышу. Не хочу слышать.

Бессонница…

Она где-то там…

Когда меня окликают по имени, я тоже не слышу. Не сразу понимаю, что зовут меня.

Оборачиваюсь. Бессонница. Вон она, в клетке над столом какой-то секретутки, сидит вместе с другими временами. Секретутка заберет ее. Еще не сейчас. Еще не сразу. Еще весь день впереди…

— Лети… лети отсюда, ты что? схватят тебя…

Я тебя отсюда вытащу, — говорю, сам не верю в то, что говорю, — вытащу…

Ты себя отсюда вытащи, умник хренов… герой выискался… пока тебя не сцапали…

Прячусь за жалюзи, чтобы не сцапали. Лихорадочно соображаю, что тут можно сделать, да ничего тут не можно сделать. это только в фильмах бывает все так хорошо, герой влетает в окно, ногой с разворота бьет всех злодеев, одной рукой расстреливает злого гения, другой обнимает любимую… а в жизни как-то так не получается…

В страхе жду, когда накрашенная герла начнет расходовать время. Сначала герла пьет кофе, красиво оттопырив ногти с дорогим маникюром. Потом оживленно болтает по телефону, не понимаю, с кем и о чем. Потом… потом… потом…

Улетает время. Время телефонное, украшенное вычурной телефонной трубкой. Время чайное, с маленькой чашечкой. Время на поиски каких-то документов, так и выпорхнуло из окна с бумажками, черта с два теперь эти бумажки найдут. Время, потраченное непонятно на что, у него даже стрелки закручены штопором…

— Галочка, ты гляди, чего я ВКонтакте нашла, во, гляди, какая синица здоровая летит… а во, гляди, воробей такой над булочкой, а вокруг голуби лапами кверху, чёт я психанул…

— Ну что вы? Как вы? — Вечерний Чай бросается нам навстречу, перепуганный, стрелки дыбом, — слушайте, я извелся весь… живы? Вернулись? Да вы что? Что с вами?

Не можем ничего ответить, ни я, ни Бессонница, хохочем, заливаемся, в жизни не думал, что можем так смеяться… надо бы сказать Бессоннице то, что давно хотел сказать… Да она и так уже все поняла…

2013 г.