Космос наш

Вползаю в кабинет.

Идти уже не могу, вползаю, ноги не держат, вот что значит, ночь не спал. Ща-ас капитан варежку разинет, а-а-а, не по протоколу зашли, а теперь выйди и зайди как положено… Одного так десять раз гонял, в дверь из двери…

Капитан подмигивает.

— А не по протоколу.

Подмигиваю в ответ.

— А я знаю.

— Р-разговорчики… ох, джомолунгма, что за народ пошел, мы-то вы ваши времена на начальника глянуть боялись, как скажет что, так и душа в пятки…

— …а потом ему фотку с голой девкой подкинули… когда комиссия пришла…

— Ты и это уже знаешь? Ох, джомолугнма, тебе кто рассказал, вроде старенькие повымерли все… у стен, что ли, не только уши, еще и рты… — вскидывает голову, — нашел?

— Ага.

— Координаты?

Диктую.

— Врешь, по таким координатам вообще ничего нет…

— Сами посмотрите… — показываю на карту.

— Точно… спектральный класс?

— Желтый.

— Ладно, сойдет… горюшко мое, вон у меня искатель был, каждый год голубую звезду…

— Я их что, сам делаю, что ли… Звезды…

— Учись! — капитан фыркает, поднимает тучу пыли, — ладно… материалы в мастерской возьмешь, чтобы за день начисто все высосал.

— Не понимаю.

— Я что… сам?

— А что, маленький, что ли? Сколько годиков-то? Ой, парень я в твои годы уже…

— Хотите сказать, вы в мои годы звездную энергию качали?

— А то.

— А не то, в ваши-то годы электростанций не было.

— Ой, джомолунгма, вот молодежь, ты им слово, они тебе десять… Раз такой бравый, вот сам станцию и сварганишь, не маленький…

— Левее-левее-левее!

Он берет левее, еще левее, самолет повинуется медленно, нехотя, хочется нахлопать его хлыстом, н-но, пош-шла, а еще лучше слиться с ним, пустить свои нервы в штурвал, как корни, вживить свое сознание в мертвую сталь…

Левее…

— Облака не задень, — кричит Серегин.

— Им больно будет, да?

— А тебе все хаханьки…

Он понимает, уже не до хаханек, уже ни до кого, ни до чего. Что там за дрянь впереди, то ли зонд, летают такие шары в небе, то ли еще что… на летающую тарелку похоже, только Серегину говорить не надо, скажет потом — а ну дыхни…

Земля оказывается спереди, небо сзади, вот черт, избушка-избушка, повернись…

… рачивай!

Поворачивай… земля стремительно приближается, вертится волчком, а-а, это же самолет вертится в плоском штопоре, черт…

— Заворачивай!

Просыпается. Подброшенный собственным криком. Оглядывает ущелье, подернутое черной слизью.

Из темноты ущелья выбирается синее осклизлое месиво на массивных лапах, приближается. Он смущенно замирает, ничего, ничего, снится всякое… каждую ночь снится.

Месиво раскатисто фыркает, уползает. Он идет к ручью, черпает воду, раз, другой, пьет, ополаскивает лицо, растирает виски. Машинально подцепляет черную слизь, жует, в первую секунду горчит, потом сладко.

Как там бабка учила, подойти к окну, сказать — сон, уйди, куда ночь уходит… Только здесь и окон-то нет, только сны.

— Станцию сам сварганишь… не маленький.

Еще думал отшутиться, что звезда большая, а я маленький, только бы мне капитан потом так отшутился, мало не показалось бы.

Возвращаюсь домой, нагруженный хренью, из которой лепят электростанции, до сих пор не знаю, как из горсточки хрени получается стальной шар, который окутывает звезды, высасывает их дочиста. Мне не положено знать. Кажется, это никому не положено знать, кто их выдумал, тот уже спит по ту сторону пространства и времени.

Зверь выбирается навстречу, смешно подпрыгивает, разглядывает то, что я принес. Как всегда боюсь, как бы чего не умыкнул, звери любопытные, ох, любят играть…

Звери…

Откуда я знаю, что за звери… Осталось от отчима не пойми что в придачу к дому.

Зверь садится передо мной, чертит на песке три знака. Коротко кричит, как хищная птица.

Рисую те же самые три знака.

Зверь не отступает, чертит что-то на песке, дергает меня, я отряхиваюсь, ухожу в темноту, хорош, поиграли и хватит… мне бы твои проблемы, сиди, царапай песочек…

— …ну отсюда не видно, на крыше дома написано — спасибо, Юра, космос наш… Двенадцатого апреля две тысячи десятого…

— А кто такой Юра?

Димка дергает мать за куртку.

— Ма, а кто такой Юра?

— Давай живее, ты в школу сегодня опоздать решил? Мне про тебя что вчера Эмма Ивановна сказала? Будешь так себя вести, никакого дня рождения у тебя не будет, и никаких подарков тоже, ты меня понял?

Мать сжимает зубы, черт нанес сюда этих туристов, ходят и ходят, медом, что ли, намазано… И этот идиотище идет, не торопится, на кой черт его родила, знала бы, что Игорь уйдет, в жизни бы…

Не маленький.

Вот теперь и правда чувствую себя маленьким. Как тогда, в сколько-то там лет рвался на свободу, я уже большой, уже большой, помню, как занес меня черт в незнакомый город, как звонил отчиму, а как домой приехать, а флаер возьми, а я не умею, как не умеешь, ты же уже большо-о-ой…

Большой…

Вот и думай теперь… нет, как собрать станцию вокруг звезды, я еще знаю, а вот как собрать, чтобы заработала, вот это уже посложнее будет…

Зверь вертится вокруг да около, чего вертишься, не возьму тебя с собой, не возьму, еще тебя мне здесь не хватало… мотаю головой. Это он так обучен, еще отчим выдрессировал, помотаешь головой вправо-влево, зверь уйдет.

Зверь уходит, следит издалека, тэ-экс, а запчасти я не убрал, счас рыться в них пойдет… про помоечку я и не говорю уже, что за тварь, роется и роется, да ладно бы рылся где еда, а то ведь ничего съестного…

Не маленький.

Почему-то боязно, до сих пор боюсь черного космоса, до сих пор боюсь темноты. Распахиваю шлюзы, мотаю головой вверх-вниз, ага, понял, кинулся ко мне, смешно подпрыгивает.

Задраиваю люки, зверь дрессированнвый, все понимает, вытягивается, пристегивается тоненькими лапками, замирает…

Делаю снимки.

На память.

Скоро всего этого не будет. Желтой звезды, окруженной ореолом своих застывших осколков, на каких-то из них пробивается жизнь, жизни тоже не будет. Зверь сидит рядом, жадно хватает воздух пастью.

Смотрю на жизнь, которой скоро не будет, остывающий шар, окутанный паром, подернутый пленкой воды, почему-то кажется, что там внизу дуют бешеные ветры.

Зверь волнуется, тебе-то что волноваться, это мне волноваться надо…

Смотрю на скалы, окруженные черной порослью. Нет, не черной, чувствую, есть у нее какой-то цвет, который наш глаз не видит…

Зверь верещит, как хищная птица.

Смотрю на скалы, щелкаю снимки, еще успеваю смотреть, чтобы не засосало в поле притяжения, меня потом шеф засосет… ничего он меня потом не засосет, прикажет выделить на погребение… то есть, что говорю, не будет уже никакого…

Это что…

Еще раз смотрю на снимок, вот он, свеженький, невысокие плато с ровными вершинами, ледник, что ли, прошел, или еще что, у меня по геологии выше неуда не было никогда…

Выветренные скалы, черные закорючки на плато…

Три знака…

Начинаю понимать.

Смотрю на три знака, вот он, сидит, царапает.

Снова смотрю на скалы…

Быть не может…

Ветер выветрил…

Три знака… кружок с палочкой, полукруг с хвостиком, треугольник с ножками…

Начинаю понимать. Повторяю его возглас, похожий на крик птицы.

Он подхватывает. Живо, радостно…

Иду на снижение.

Вызванивает шеф, шеф всегда вызванивает на старте или на посадке, следит, что ли…

— Ну что там? справишься? Или подсобить?

— Ошибочка вышла…

— Ой, джомолунгма… Ну счас к тебе переберусь, вместе сделаем…

— Да нет… тут не звезда… обманка…

— Как обманка, в желтом спектре?

— Ну… издалека еще кажется…

— Когда кажется, креститься надо! Топливо сами оплачивать будете, еще мне тут за госсчет через галактику… Ой, джомолунгма, молодежь пошла…

Динамик давится голосом шефа, гравитация рвет мозг. Я не скажу ему, ч то здесь жизнь, жизнь, которая живет, дышит, мыслит. Что-то с ревом проносится мимо, только сейчас спохватываюсь, они же видят, они же думают, они же собьют меня, не дрогнут, собьют…

Зверь выворачивает штурвал, у меня падает сердце, ты-то откуда знаешь, что к чему. Откуда-откуда, я-то что вообще про него знаю… опускаем машину к земле, не опускается, зверь снова хватает штурвал, ведет на второй круг… забиваюсь в угол, даже не вмешиваюсь, чувствую — он свое дело знает…

…переводим дух.

Я выпускаю его на траву, бесцветную до черноты. Кажется, он видит цвет этой травы. Кажется, он вообще много что видит здесь, чего я не вижу.

Он оборачивается.

Хищно скалит зубы.

Хватает меня за лапку. Сердце сжимается, так и думал, благодарности от них не дождешься, долгонько же он выжидал, чтобы схватить меня…

Трясет мою лапку, не больно, отпускает.

Какой-то ритуал.

Ритуал, которого мы уже никогда не поймем.

Уходит. По траве, цвета которой я не вижу.

Человек останавливается, снова запрокидывает голову, смотрит на надпись на стене, спасибо, Юра, космос наш… Отсюда надписи не видно, человек знает, что она есть…