Дьявольские козни герцогини Милявски

Рассказ участвовал в конкурсе мистических историй

на сайте «Литературный альманах АвторЪ»,

вышел в полуфинал

***

Этой ночью пан Брылянски, глава городка Лиледзь, в полном беспорядке раскинувшегося на берегу реки Лудка, давал бал в родовом замке в честь помолвки младшей дочери Эльжбеты. Небольшие узкие улочки, где приютились различные ремесленные мастерские: вкуснопахнущие пекарни, починочно-пошивочные цеха и ближе к окраине сыродутные кузни, а также широкие проезды с каменными домами готической архитектуры для вельможных семей — все сходились к центральной площади с ратушей и часовой башней. Там же у костёла святого Анджея рядом со стеной из многоцветных витражей, стиснутых вертикальными рёбрами между контрфорсами и изображавшими блаженство святой жизни, но подальше от дверей с нависающими над ними арочными тимпанами, усеянными рельефами со сценами Страшного суда, толпился простой люд. Невзирая на заведомое предупреждение верующих об опасностях греховной жизни, в кои входили и сплетни, они обсуждали новость. Приглашения в замок получила вся местная знать, мало-мальски участвующая в официальной жизни Лиледзи.

Месяц назад пан голова не забыл прислать курьера с пригласительным письмом и для герцогини пани Милявски, полноправной хозяйки богатого поместья, доставшегося ей в наследство от странной тётушки Совильи.

— Пани герцогиня, вы слышали? На рынке говорят о приезде к господам Брылянски благородных гостей из столичного королевского города Кракова. Вот бы их увидеть, хоть краешком глаза, — тараторила служанка Крыся, ловко закалывая булавками подол платья хозяйки.

— Неужели молодой инфант приедет тоже? Цветочница сказала, — она слышала от покупателей, — он душка! — следом за Крысей швея Сара подшивала подол и вынимала булавки, накалывая их на фартук.

— Какие ещё новости в городе? — равнодушно спросила герцогиня, разглядывая будущий наряд и себя в зеркале. Пожалуй, это единственное, что заботило породистую аристократку ни разу не разбавленных голубых кровей.

Молчаливое стекло из загадочной Италии отражало красивую женщину зрелого возраста, чуть выше среднего роста, в меру стройную, но не худую, как это бывает у домашних сухопарых затворниц, которые пренебрегают прогулками в лесу. Но ей хотелось думать, что она выглядит не хуже юных дев.

— У инфанта есть личный секретарь, — рослый красавчик с тонкими французскими усиками и ямочкой на подбородке, — по стати и манерам он не уступает вельможному господину, изъясняется на семи языках.

— Много мелете обе попусту, прикусите ваших болтунов! Совсем распустились!

Девушки обиженно замолчали.

— Ах, как много материи нынче уходит на платье! — посетовала герцогиня, между делом, нечаянно высказывая вслух прижимистые мысли, свойственные исключительно старым экономкам.

Крыся и Сара переглянулись, многозначительно подняв брови, подавили смешок. Скаредность богатой хозяйки шатко балансировала между добродетелью и пороком.

Герцогиня пани Милявски отпустила швею и служанку, помогавшую одеваться, и критически осмотрела наряд. Венецианское зеркало в серебряной оправе, — наследство дражайшей тётушки, — послушно воспроизвело высокую молодую женщину с тонким девичьим станом. Гордый изгиб шеи, холодный взгляд тёмно-серых глаз, надменное выражение лица и плотно сжатые тонкие губы дополняли портрет «ледяной» особы. Чёрное с розовыми клиньями платье из плотного шёлка — её новая прихоть, — пожалуй, опять вызовет приступ словоохотливости у местных сплетниц.

Узкий лиф с треугольным мысиком на юбке нигде не морщит, вообще сидит как на манекене. Мода французского двора докатилась и до польских земель. Затянутый до среднего неглубокого вдоха корсет со шнуровкой на китовом усе позволял его обладательнице дышать лишь верхней частью лёгких и чуть-чуть диафрагмой. Но для светской красавицы в полном расцвете сил к этому не привыкать — маленькой порцией воздуха больше или меньше — мелочи. Чего только не вытерпишь ради привлечения предмета тайного обожания. Герцогиня Милявски вздохнула так тихонечко, чтобы китовый ус не врезался в ребра, и выдохнула через рот, сложив губы маленькой буковкой «о». Она где-то слышала, что такое дыхание способствует расслаблению мышц и хорошему настроению.

Женщина продолжала разглядывать платье, — к новой вещи надо успеть привыкнуть, чтобы она стала второй кожей. Пышные на плечах рукава-фонарики заканчивались на запястьях узкими манжетами на застежках-крючках. Верхняя юбка на кринолине лежала правильными встречными складками.

«Короче», — таинственно хмыкнула она. — «Начало новой любовной истории положено. Осталось продумать интригу, и тщательно сплетенная ею паутина будет почти готова к воплощению». Герцогиня Милявски ласково улыбнулась отражению и подмигнула. Отражение раздвоилось, подмигнуло ей, и двойники опять слились воедино. Вмиг мраморно-холодное лицо оригинала по-детски озарилось мечтой, стерев морозную печать гордыни. Да, она умела менять выражение лица, словно балаганные актёры театральные маски.

***

«Ку-ка-реку!», — пропели громкоголосые откормленные петухи, приветствуя вечернюю зарю. Дворник зажёг газовые фонари на подворье, отбрасывающие неясные тени на заросли подстриженного шиповника, незатейливо притулившегося под окнами хозяйской спальни. Кучер подал к парадному расписную карету, запряжённую шестёркой гнедых лошадей, и подобострастно распахнул дверцу. Герцогиня пани Милявски села в карету, на запятки вспрыгнули пара дюжих мужчин, — бывших наёмников из королевской армии, — вооружённых короткими и широкими киличами и обученных сабельному фехтованию в пешем бою.

Победное завершение Казимиром IV Тринадцатилетней войны, ознаменовавшееся полным поражением Тевтонского ордена и подписанием бумаги о признании себя вассалом польского короля принесло «счастливую пору славы» стране. Польская школа фехтования, использующая хитрые приёмы парирования и рубящих ударов, считалась теперь сильнейшей в Европе. Несмотря на мирное затишье в Речи Посполитой и золотое время, наступившее для расцвета городов Гданьска, Эльблонга, Торуни и Лиледзи, усердно помогавших королю в борьбе против крестоносцев, — порой в эти леса заглядывали рыцари ордена, не брезговавшие мелким разбоем. Так что личную охрану герцогиня пани Милявски лишней не считала.

Из-за макушек кряжистых дубов робко выглянул молодой месяц, на безоблачном иссиня фиолетовом небе обозначилась звёздные брызги белых, синих, малиновых и жёлтых капелек ночи. Романтически настроенная женская натура мысленно сложила из них сердечко. Где-то в ветвях заухал невидимый филин. Быстроногая шестёрка лошадей, весело фыркая и громко цокая подковами, резво несла повозку вперёд. Путь до замка панов Брылянски, в общем-то, близкий, — занимал около получаса по лесной просеке. Герцогиня отхлебнула из флакона настойки из лепестков чайной розы, заботливо приготовленной домашним лекарем, утёрла губы тыльной стороной перчатки и откинулась на подушки. Под мерное покачивание добротных рессор и ритмический перестук копыт она предавалась грезам.

***

Она думала об удаче, везении и фортуне. Сколько она себя помнила — ей везло в любом мало-мальски стоящем деле. Везло всегда и везде — ангельски в мелочах и дьявольски по-крупному. Стоило задумать любую авантюру, продумать её хитросплетённые аллюры, зигзаги удачи и выбрать нужных партнёров в игре, — выходило точно по плану. Она умело режиссировала спектаклем, дёргая за ниточки марионеток, подпавших под её власть и призрачное обаяние.

Сколько герцогине лет не знал и не ведал никто. Одни говорили, что пани Милявски помнит старушку — прабабку инфанта, — бывшую ей подругой детства. «Да-да, ту самую королеву Ядвигу, преклоняющуюся перед Тевтонскими орденоносцами. Пока старушка правила, то не одобряла шляхетские желания победить грозного врага, чтобы возвратить выход к Балтике. Причина? Она любила греться у камина и жаловалась на вечно промозглую погоду и сырость. Не верите? Спросите об этом великого магистра ордена Конрада фон Юнгингена, ведь он ухлёстывал за герцогиней в юности».

Другие сомневались: «Этого не может быть, потому, что не может простой человек, не имеющий тайных знаний, посвящения в тамплиеры или высокий сан инквизиторов, жить так долго и оставаться молодым. Нашли что вспоминать! Власть от магистра давно уж перешла к его брату Ульриху». Третьи крестились и шептали на ухо соседям: «Ведьма, она ведьма, и по ночам из печной трубы вылетает на метле. Нет, мы не видели, но слышали — ураганный ветер давеча завывал над крышами, бешено крутил флюгера и рвал на части кровлю. А хор кошачий в полночь? Коты просто обезумели, глядя на сырный круг луны, — до утра рулады выводили, спать не давали. Это её рук дело!».

Четвёртые оставались скептиками: «Человеческая зависть — дело обычное. Герцогиня пани Милявски несомненно была бы милашкой, если бы не её наигнуснейше-сквернейший характер и жутчайший гнев, охватывающий временами её разум, когда она топала ногами, бесновато кричала на прислугу, распаляя внутренний огонь необузданной злости всё больше и жарче. После чего безумица конвульсивно билась на полу в истерике и жевала ковер, пуская слюни. Да ей лечиться надо! Слава святым Анджею и Магдалине! В оные времена сожгли бы оную на костре».

***

Замок панов Брылянски вырос из-за поворота словно по мановению волшебной палочки.

— Тпру, залётные! — натягивая вожжи, прикрикнул кучер молодцевато.

«Наконец-то», — лениво подумала герцогиня пани Милявски, — «слуги хоть к вечеру проснулись». Кони встали, потряхивая гривами и громко фыркая. Она отодвинула шторку и выглянула в окно. Перед парадным множество карет подъезжающих гостей. Слуги, одетые согласно статусу и по моде польского двора, мельтешили меж кучерами и дворецкими, наперебой старясь угодить господам.

— Добрый день, пани Милявски! — поздоровался главный дворецкий замка, открывая дверцу кареты и ловко раскладывая ступени. — Как доехали?

— Быстро, — коротко ответила герцогиня, опираясь на протянутую руку поджарого пожилого человека. — В доме тепло?

— В бальной зале и гостиной с утра горят камины.

— Хорошо бы погреться.

Под руку с дворецким они поднялись по мраморным ступеням, накрытым красной ковровой дорожкой, и вошли в дом. Отполированный паркет, расписные потолки с фресками на библейские темы, тысячи свечей в люстрах, зеркала в полный рост, тяжёлые пурпурные шторы и бархатной обивки диваны с гнутыми спинками по столичной моде составляли довольно богатое убранство бальной залы. Танцмейстер в травянисто-зелёном, расшитом серебряными нитками, коротком кафтане, белых чулках и туфлях с позолоченными пряжками суетился около оркестрантов, отдавая последние распоряжения. Пан и пани Брылянски, по старой доброй традиции, здоровались лично с каждым гостем.

— Добрый вечер, пани Милявски! Вы очаровательны, герцогиня, как всегда. Всех затмите сегодня вашим нарядом, — выдал неуклюжий комплимент пан Брылянски.

— Благодарю вас, пан голова, — кивнула герцогиня, сделав книксен.

Она присела на атласный диванчик цвета утренней зари, рассматривая гостей и обстановку. Знатные дамы и господа прибывали в большом количестве, выводя в свет отпрысков на выданье — стеснительных молодых девушек, впервые примеривших бальные платья, и петушащихся молодых людей, разудало соперничающих между собой в витиеватом красноречии.

Мужское холостячество Лиледзи мотыльками слетелось на огонь горячих страстей, бурлящих в знатном обществе, не ради одного знакомства с будущими невестами, но скорее ради связей с полезными людьми, могущими помочь в продвижении карьеры. Ах, кто об этом не мечтает в их круге?!

Младшая дочь хозяина — хорошенькое и наивное дитя шестнадцати годков, — несколько лет воспитывалась в строгих католических традициях в монастыре святой Каталины в Италии. После обучения в школе святош она целый год была затворницей замка. Сегодня девушка впервые увидит столь многолюдное общество и познакомится с женихом. Конечно же, будущего мужа привлекало богатое приданое невесты, назначенное её родителем паном Брылянски, но и прехорошенькая внешность панночки Эльжбеты играла не последнюю роль в браке по расчёту.

«Расчёт!» — подумала герцогиня, поправляя складки платья. — «На этом-то и нужно строить интригу». Приданое девушки, — а это немалый куш в виде имения с пахотными землями в предместье Кракова, — заинтересовало герцогиню давно. Повода как-то не было заняться этим доходным вопросом.

***

«Ага, вот и наша невестушка показалась», — обрадовалась искательница приключений. Герцогиня поздоровалась с девушкой и пригласила панночку Эльжбету пройтись по бальной зале:

— Я знаю новые «па» дворцовой мазурки, хотите, покажу?

— О, пани Милявски, я буду рада выучить их. Пойдёмте в каминный зал! Там большие зеркала, и в них всё превосходно видно, — загорелась юная красавица, неискушённая в светских манерах и не знакомая с возможными кознями милых соседей.

— Так, пани Эльжбета, стойте в третьей позиции, правая ножка впереди, приседаем в деми-плие, а руки делают препарасьон и плавно раскрываются в стороны. Веер держите в правой руке цепко, но небрежно. Широкий шаг прямо вперёд и два шажка коротких следом. А теперь балянсе, балянсе и тур-поворот. Движение начинаем из-за такта. Вдох. Раз, два, три, и… раз-два-три!

— Ха-ха-ха! Ну как, получается? — рассмеялась пани Эльжбета и, вспомнив наставление аббатисы из монастыря святой Каталины, смущённо прикрыла рот веером, — ведь смех почитался чем-то очень неприличным для порядочной и хорошо воспитанной девушки.

Герцогиня укоризненно посмотрела на неё. Щёки толстушки раскраснелись, выдавая пышущее здоровьем тело девственницы.

— О да, ваши движения красивы и правильны. Продолжим? Раз-два-три! Тур, ещё тур, хорошо!

— Ой, больше не могу, голова закружилась!

— Держитесь за мою руку и идёмте к зеркалу! Сейчас головокружение пройдёт. Отвлеките внимание на причёску, поправьте локон. Что ж, недурственно. А теперь посмотрите на меня, там же за стеклом. Какого цвета у меня глаза?

Паненка Эльжбета разглядывала отражение герцогини, её стильный наряд, заморское колье из редкого голубого жемчуга на мраморно белой коже шеи и миндалевидной формы глаза. Тёмно-серые волны предштормового моря обдали девушку полярным холодом. Взгляд пани Милявски проник в её душу, плоть и кровь. Эльжбета вздохнула полной грудью, а выдохнуло… уже отражение герцогини:

— Цвета моря, у вас глаза. Что это, я в вашем теле? Пани герцогиня, скажите, это сон?

— Да, милая невеста, это сон. На ближайший вечер или …грядущие семьдесят лет. Мы поиграем, вы будете герцогиней, а я вами. Хорошо?

— Я не согласна.

— Как можно не соглашаться со сном? Вы бредите наяву или просто почиваете, спите… Ваш разум дремлет, вы — это я, я — это вы…

Новоявленная герцогиня побледнела и упала в обморок.

— Эй, кто-нибудь, — мнимая пани Эльжбета отвернулась от зеркала и кинулась в бальную залу. — На помощь, герцогине плохо!

***

Гости и слуги кинулись на зов, — первые посмотреть, вторые помочь. Танцзал почти опустел. Поверхность одного из зеркал зарябила, подёрнулась серо-серебристым туманом, и беглое дуновение эфира изнутри просочилось в этот мир. Зеленоватый светящийся кокон поменял цветовую гамму на жёлто-коричневую и обрёл плоть в виде молодого человека, точь-в-точь личного секретаря инфанта. Мелкие круговые волны жидкого стекла разгладились, поверхность зеркала затвердела, не повредив амальгамы.

— Уф, проход между мирозданиями открылся удачно! Надеюсь, я не опоздал и угадал с датой? — сказал молодой человек, поправляя бутоньерку на воротнике кафтана. — Ну-с, поищем нашу любвеобильную пра-пра… сто раз «пра» тётушку, герцогиню пани Милявски. Надо сорвать её коварные планы. Исправим историю, а заодно и родословную нашей фамилии, — ведь наследственная болезнь, уродующая психику каждого третьего потомка, нам ни к чему. Вперед!

Семейный лекарь панов Брылянски энергично растирал виски лжегерцогини уксусом.

— Она очнулась! — загудели в толпе.

Герцогиня Милявски недоумённо взирала на собравшихся зевак и, кажется, ничего не помнила из только что произошедшего.

— Добрый вечер, герцогиня! Вам уже лучше? Разрешите представиться, я, Жан Жак Совильи, дальний родственник вашего кузена по материнской линии, — поздоровался он с пра-родственницей. — Позвольте поцеловать ручку?

— Вот как? А где ж инфант? — поинтересовалась она, разглядывая секретаря.

— Сейчас прибудет, если вы не против, я его встречу, — он откланялся и вышел из залы.

— Доброго здравия, ваше высочество, — Жан Жак Совиль лихо щёлкнул каблуками, приветствуя инфанта у парадного крыльца.

— Вижу, — ответил тот, лениво обводя глазами полупустую гостиную. — Будет ли здесь весело?

— Кто ж знает, провинция! Но местных прелестниц я уже успел заметить.

***

Панночка Эльжбета во весь дух устремилась по лестнице в свою комнату наверху. Она кинулась к зеркалу, и… о, ужас! На этот раз что-то пошло не так. Вместо единой личности невесты Эльжбеты, как задумывалось, на неё смотрело два отражения: левое было герцогиней Милявски, а правое — пани Эльжбетой. Кем же она выглядит на самом деле? Она схватилась за голову: «Две личины в одном теле! О боже, — это одержимость бесами»!

— Не будем нервничать, дорогая, — сказала дама отражению. — Позовём прислугу и узнаем, кого же та увидит.

Руки потянулись к колокольчику. Дзинь-дзинь! Дверь открылась, появилась полусонная служанка:

— Чего изволите, пани Эльжбета?

— Поправь мне бант на юбке, похоже, он развязался.

— Сию минуту, — служанка присела, проверяя крепость узла.

Из чего получалось, что внешность у неё пани Эльжбеты, а разум герцогини Милявски. «Это радует! Надеюсь, всё-таки, истинная одержимость бесами мне не грозит».

В это время в комнату влетела разъярённая герцогиня:

— Вы, вы, что наделали? — обратилась она к панночке, грозно сдвинув брови.

Но тут заметила, что рядом с хозяйкой ползает на коленях нежелательная свидетельница:

— Воо-н отсюда! — возопила она в приступе бешенства на служанку и затопала ногами.

Она сжала кулаки, истово потрясла ими перед носом девушки, исказив лицо в жуткой гневливой гримасе. Служанка не на шутку испугалась (кто этих господ разберет?!) и, не вставая с четверенек, быстренько выползла из покоев госпожи.

Пани Эльжбета села в кресло, раскрыла веер и рассмеялась:

— Браво, вы забрали все мои скверные привычки и черты характера. Меня же будут отныне считать ангельским созданием на вашем фоне, вельможная герцогиня пани Милявски!

Герцогиня метнула в неё испепеляющий взгляд и вытерла потное лицо:

— Я знаю, что вы задумали, — хотите отобрать у меня жениха? Раз я наполовину вы, то чувствую вашу любовь к нему. Воровка! Крадете мою молодость, судьбу и жениха в придачу. Я тоже не лыком шита, и в монастыре мы не одним танцулькам обучались. Разные науки давались желающим их воспринять. Об алхимии и медицине наслышаны? Две личины в одном теле считаются одержимостью бесами или болезнью, именуемой шизофренией! А оная передается по наследству. Понимаете, что родословная нашей фамилии будет не лучшего качества? Я вынуждена буду обо всем рассказать духовнику и моему, пше праша, теперь вашему жениху. Нас обеих упекут в жёлтый дом или сожгут на костре! Вы этого добиваетесь? — она всхлипнула.

— Ты не столь наивна, как я думала, — пани Эльжбета потёрла виски. — Во-первых, я хотела лишь пошутить. Во-вторых, да признаю, на этот раз я где-то ошиблась с полным раскладом сил. Давай договоримся, мы обе отдохнём, и после бала я попытаюсь вернуть наши личины и сути обратно. Сей момент я устала. Считай этот вечер просто игрой, — не каждый день выпадает возможность посмотреть на себя со стороны, не так ли, глупышка? Давай выпьем бургундского вина и поиграем! Сегодня у тебя помолвка, так я не подведу, обещаю…

***

— Дорогие гости, дамы и господа, встречайте наследника и единокровного брата великого магистра Тевтонского ордена Конрада фон Юнгингена, вельможного пана и рыцаря Ульриха фон Юнгингена! — представил церемониймейстер присутствующим и панам Брылянски вошедшего не очень молодого человека.

Рыцарь, претендующий на руку пани Эльжбеты, выглядел бравым воином с благородной сединой в волосах. Он твёрдой походкой подошёл к хозяевам и галантно поклонился.

— Приветствую вас, вельможные паны, пан и пани Брылянски! Мне оказана честь быть приглашенным и принятым в вашем доме. Позвольте преподнести мои скромные подарки, добытые в походах и боях по югу Европы, — соболиные и лисьи меха, восточные пряности и специи, редкие розовые и лавандовые масла, испанские и португальские вина, золотые украшения с самоцветами.

Пани герцогиня Милявски нервно кусала губы, а невеста пани Эльжбета просто светилась от счастья: «Ульрих, милый Ульрих! Он так похож на брата Конрада, правда каким тот был в этом же возрасте, я успела забыть». Девушка милостиво улыбнулась, а «отец» сказал:

— Добро пожаловать в наш дом, дорогой гость! Мы искренне рады, а наша дочь пани Эльжбета в восхищении!

Грянул оркестр, бал начался. Жан Жак Совильи не отходил далеко от герцогини Милявски, пожирая пратётушку глазами. Он пытался понять, что-то такое необыкновенное и недозволенное она уже сделала или же пока только собирается с духом? Неожиданно перед герцогиней вырос герой вечера, Ульрих фон Юнгинген:

— Разрешите вас пригласить на мазурку, пани Милявски?

Он закружил её по залу и зашептал на ухо:

— Я всё помню, герцогиня! Вы бывали у нас в гостях, и я дико ревновал вас к брату Конраду. Сюда же приехал с целью увидеть и отыскать с юности милое и знакомое мне лицо. Вы ничуть не изменились, пани герцогиня Амалия Милявски!

— О помолвке с пани Эльжбетой не забыли, рыцарь Ульрих?

— Тактический ход. Толстушка невеста — лишь пешка в моей игре. Забудем о ней! Эту ночь я хочу провести с вами, дорогая!

Музыка смолкла, они раскланялись. Герцогиня выбежала из зала на свежий воздух. На улице под каштаном Жан Жак Совильи и нашёл лжетётушку. Её душили и смех, и слёзы одновременно. «Как только герцогиня вернёт привычный облик, она, пани Эльжбета, попросит батюшку отказать в браке развратному Ульриху!» В конце концов, обида схватила её за горло, и женщина не на шутку разрыдалась. Молодой человек утешал «дальнюю родственницу» как мог. За этим занятием их и застали Ульрих с мнимой пани Эльжбетой.

— Я внучатый племянник герцогини, — оправдывался Жан. — Тётушке что-то нездоровится этим вечером. Пожалуй, мне нужно проводить герцогиню пани Милявски до дому.

— А что, милая Эльжбета, давайте, мы все вместе проводим герцогиню! Заодно прокатимся, подышим вечерним летним воздухом? — предложил рыцарь Ульрих фон Юнгинген.

— Замечательная идея! — согласилась «невеста».

— Карету пани герцогини Милявски, карету! — прокричал дворецкий.

Места хватило всем, кучер тронул поводья, лошади заржали и поехали неторопливым прогулочным шагом. Воздух и впрямь веял вечерней прохладой и запахами ночных фиалок, прелью старых опавших листьев, северным ветром с Балтики и, конечно же, навозом; наезженную дорогу никто не очищал. В лесу так и должно быть. Не успели они въехать в лесную дубраву, как раздался залихватский свист. Слева, справа и спереди дорогу карете герцогини пани Милявски преградил отряд разбойников:

— Стой! Тпру, удалые!!! Панове, выходьте из кареты, это будет наша повозка!

Охрана герцогини завязала бой, круша киличами ближних грабителей. Но отряд разбойников не иссякал в числе. Мужчины, доблестных рыцарь Ульрих фон Юнгинген с двуручной саблей гросс-мессер и Жан с дубинкой, кинулись охранникам на помощь. Четверо смелых, — кучер был бы пятым, если бы не кинулся со страху в лес, — против десятка оголтелых наглецов сражались в кромешной темноте, практически посылая удары наугад. Женщины в карете слышали то глухое перестукивание палок или дубинок, то звонкий визг клинков, то боевые возгласы нападающих, то стоны обороняющихся…

И вдруг наступила тишина — ватная всепоглощающая, морозом страха пробирающаяся под одежду, липкой влагой застывшая на щеках, под носом и в уголках глаз. Обе дамы зашмыгали носом, вытащили откуда-то из рукавов платочки и, стараясь не дышать, вытерлись. Завыли где-то шакалы, — знать с высокогорных долин Татр спустились отары овец. Зафыркали испуганно лошади. Герцогиня пани Милявски толкнула дверцу, выглянула наружу. Тучи расступились, пропуская мертвенно-бледный свет от молодого месяца. Совиная тень промелькнула над местом битвы. Женщины несмело вышли из кареты.

— Ульрих, — негромко позвала одна.

— Жан, — окликнула другая.

— Пресвятая Дева Мария, спаси и помоги! — всхлипнули обе, найдя обоих спутников лежащими поверх груды чего-то копошащегося, на что и смотреть-то не хотелось.

Женщины взяли Жана за руки и за ноги, — он был полегче, — и с трудом перетащили его в карету. Затем вернулись за Ульрихом. Тяжеловесного рыцаря им пришлось тянуть волоком за полы кафтана и с отдыхом. Мокрая дорожка тянулась следом, не предвещая ничего хорошего. Чудом они втащили в карету и его. Пани Эльжбета осталась внутри экипажа, герцогиня Милявски села на место кучера:

— Но! Поехали, залётные! Давайте, давайте, рысью. Но! — герцогиня жёстко хлестнула по бокам крупа ведущей лошади. — Рысью, волчья сыть! Рысью! Домой!

Повозка объехала препятствие в виде большой тёмной кучи, набрала скорость и быстро покатилась к замку. От тряски всхлипнул Жан, громко застонал Ульрих.

— Вы живы! — вскрикнула пани Эльжбета. — Слава боже, тебе, и всем святым!

Всю дорогу девушка поддерживала то одного, то другого, чтобы они не сползали на пол кареты, трясущейся на ухабах. Бледный свет луны-свидетельницы сопровождал храбрых женщин, отважно спасающих не чужих мужчин: жениха, пока не ясно чьего, всё-таки, и пра-пра-внучатого племянника.

***

Рассвет застал настоящую пани Эльжбету на коленях перед святым образом Девы Марии. Она истово молилась о спасении души своей и неразумного жениха Ульриха фон Юнгингена. Закончив молитву, девушка добавила:

— Я больше так не буду, честное слово!

С горящей свечки капал воск на блюдце. Девушка задула огонь, сложила заветный листок вшестеро и спрятала его на груди. Она поспешила вниз проведать болящих.

— Настоятельно не советую, не рекомендую, моих пациентов до полного выздоровления никуда перевозить, — сказал лекарь, вытирая полотенцем руки. — Хотя раны сложные и не смертельные, уход всё равно им нужен длительный и хороший. Важно не допустить нагноения и воспаления. Я пошлю за опытными сёстрами милосердия в Краков, через пару дней они будут здесь.

Он откланялся хозяйке, взял саквояж и вышел. Женщины оставили сиделок при больных, и направились в столовую. Проходя мимо зеркала, они замерли перед ним, разглядывая друг друга. Что изменилось? Отражения их стали цельными и неделимыми, каждая пребывала в теле, данном от рождения.

— Пани Милявски, я должна признаться кое в чём, — робко начала разговор пани Эльжбета и потупила взор. — Однажды я разбирала старые документы нашей семьи в библиотеке дедушки и нашла дневник некоей Совильи. Я подумала, что это какие-то любовные истории, и хотела узнать о том, как любили люди, жившие до нас. Открыв первую страницу и пробежав глазами робкие стихи и далее её письма (О, пресвятая Магдалина!), я не могла оторваться от первой до последней страницы. Письма робкие и откровенные одновременно повествовали о девичьих грезах и первых, вторых и далее, тайных, свиданиях. Между письмами оказался листок с заклинанием о смене личины. Когда вы начали игру, я тоже прочитала это же заклинание, поэтому-то мы и стали обе половинчатыми. Я вспомнила, действие чар проходит, если прочитать текст задом наперёд, что ранним утром я и сделала. Простите меня, ради бога!

Герцогиня пани Милявски вздохнула, вытерла лоб платком, погладила девушку по плечу:

— Спасибо за отвагу и поучительную историю, девочка. Наши мужчины живы — это главное, слава святым! Я тоже должна кое-что рассказать.

— Вот как?

— Да. Эту ночь я не сомкнула глаз, сидя рядом с ранеными и проживая день за днем свою жизнь, перебирая яркие светлые и тёмные эпизоды моей биографии. Жан Жак бредил и говорил странные вещи. А я слушала и слушала, удивлялась сказанному. Из далёкого будущего он пришёл именно ко мне, чтобы предотвратить ошибки родословной линии, возникшие по моей вине. Ах, как я недальновидна! Он вызвался помочь мне не совершить главного просчёта — не играть с переменой личины, дабы не забрать вашей молодости и не лишить брака с Ульрихом фон Юнгингеном. Он настоящий рыцарь, бравый мужчина и, надеюсь, будет вам надежной опорой в жизни.

Герцогиня воздела руки к небу:

— Я прозрела. Тогда страшная болезнь одержимости не коснется наших общих потомков, я не враг им, — герцогиня пани Милявски расчувствовалась и всхлипнула. — Я ни на что не претендую, выходи замуж за Ульриха, и у вас будут чудесные дети. Вы знаете, сколько мне лет? Нет, не угадаете даже. В туманной юности, — тому десятилетий назад, когда королева Ядвига сидела на троне, правила бал и властвовала над умами поляков, — я встречалась со страшим братом Ульриха; ох, как он на него похож! Кстати, Жан Жак Совильи и ваш далёкий потомок по дедушкиной линии. Так случилось — судьба кинула его в предместье Лиледзи сражаться не столько за прошлое герцогини Милявски, сколько за ваше будущее, пани Эльжбета. Вы теперь понимаете, что с заклинаниями нужно обращаться крайне осторожно?

— Надеюсь, понимаю. Слава Деве Марии и святым Анджею и Магдалине, всё хорошо, что хорошо кончается, — согласилась девушка. — Я больше не буду рисковать ничьим здоровьем и будущим, честное слово! Скажите, герцогиня пани Милявски, что вы не сердитесь на меня?

Герцогиня с несвойственной ей нежностью посмотрела на девушку, промокнула глаза и шумно высморкалась в платок, глаза её просветлели:

— Не сержусь, милая. Мы обе с тобой были не на высоте, дорогая пани Эльжбета. Приглашаю вас в столовую откушать чаю с круассанами! Мой кондитер из Парижа их хорошо выпекает с шоколадом и клубничным джемом. И у меня появилась гениальная мысль: герцогине пани Милявски давно пора писать мемуары о Тевтонском ордене, она много знает такого, о чём даже не догадывается королевский летописец. Как говорит Жан Жак, мои ещё не родившиеся легендарные записи — просто дьявольские козни одной именитой особы (не будем упоминать её имя), — и они станут необыкновенно бесценными и раритетными через несколько столетий, — впрочем это совсем другая история, за которой пусть охотятся архивариусы будущего…